— Рион, — позвала она, — почему мне так больно? Отец ведь со Всесоздателем, может, он скоро переродится — и в новой жизни ему будет лучше, чем с нами…
В глазах Фреи блеснули слёзы, её голос дрожал. Я обнял её.
— Терять любимых всегда больно, — вздохнул я. — Поплачь, от этого становится немного, но легче.
— Сколько уже можно плакать? Это ведь… это неправильно. Я должна жить дальше, помогать моему народу… Но мне… мне будто не хочется.
Я плохо помню, как именно пережил утрату родителей. Кажется, тогда я с головой ушёл в работу, а целители посоветовали мне пить особое успокаивающее зелье. Может, стоит и Фрее прибегнуть к этому же способу? Конечно, храмовые целители Вороньей Скалы не подпустят нас к своей святыне, но вот Элинею Мотрен вполне можно попросить помочь. Она, помнится, во время Красного Года потеряла мать, а затем угодила в услужение к ворчливому и высокомерному Телванни — так что, возможно, им с Фреей есть о чём поговорить.
— Поешь, — настаивал я. — А потом сходим прогуляться. Или ты хочешь, чтобы я кормил тебя, как маленького ребёнка?
Мне казалось, что предложение звучало слишком презрительно, что оно способно задеть Фрею — хотя я лишь пытался пошутить. Чтобы хоть как-то сгладить собственное же впечатление, я улыбнулся, взял в руки ложку, зачерпнул немного каши и съел сам.
— Вроде, есть можно, — заверил я, зачерпнул ещё и поднёс к её губам. Впервые за четыре дня, прошедшие со смерти Сторна, на её лице появилась улыбка.
— Ты хорошо приловчился, — похвалила Фрея и дальше принялась есть сама.
Без удовольствия, нехотя, но она всё же съела целую тарелку — впервые за эти четыре дня.
— Давай, одевайся, — приказал я. — Сходим в Тель-Митрин и отдадим Нелоту Чёрную книгу.
Скаалка сменила домашнее шерстяное платье на тёплые штаны, сапоги и меховую куртку, взяла один из своих топориков и нож. Еду и спальные мешки решил нести я сам, не хочу нагружать её. В конце концов, дорога туда и обратно займёт не больше недели, два дня из которых мы сможем переночевать в отбитом у рьеклингов медовом зале Тирска.
Мы поднялись в перелесок, где погиб Сторн, я постарался скорее увести Фрею подальше, прижал к себе настолько крепко, что она не могла повернуть голову в сторону деревьев. Затем мы спустились с холма, прошли мимо освобождённого Камня Зверя, пока не добрались до Тирска, где и заночевали. Всю дорогу Фрея с пустыми глазами молчала, лишь ужинала она с большим удовольствием, чем утром. Воины Тирска не стали расспрашивать, что именно произошло — и это было на руку нам обоим. А следующим утром после такого же проведённого в молчании завтрака мы снова отправились в дорогу.
— Дай мне хоть что-нибудь, — потребовала скаалка, первой нарушив молчание. — Ты ведь лишние вещи несёшь, а я совсем налегке иду. Это нечестно.
Впервые за всё время, прошедшее с гибели Сторна, я стал узнавать прежнюю Фрею. Всё-таки пройтись до Тель-Митрина и обратно было хорошей идеей, пеший переход хоть немного, но оживил скаалку. Что мне ещё сделать, чтобы помочь ей пережить утрату отца?
— На моей родине женщины из высших слоёв общества обычно налегке и ходят.
— Но мы не у тебя на родине, а я даже не эльфийка.
Я улыбнулся.
— А представь, что ты — альтмерка, на тебе надето шёлковое платье, а мы с тобой не к Нелоту идём, а гуляем по парку.
— Мне не нравится шёлк, — нахмурилась она. — Он холодный и скользкий.
Теперь я позволил себе усмехнуться: к Фрее действительно возвращается её жизнелюбие.
— Хорошо, не хочешь шёлковое — пусть будет бархатное. Знаешь же, как бархат выглядит?
— Да. Я видела его на богатых женщинах Вороньей Скалы. Знаешь, когда я была совсем юной, я не понимала, что в этих платьях красивого, они казались мне такими вычурными и неудобными. Я больше мечтала о костяной броне, которую носят редоранские стражники, чем о платьях.
Я продолжал улыбаться: мне нравилось, что Фрея вспоминает приятные моменты из своей жизни и делится ими со мной.
— Однажды я даже не сдержалась, подошла к кузне и взяла наручную пластину — хотелось знать, какая она на ощупь. Помню, как тогда разозлился кузнец и как рассмеялся один из воинов, стоявший неподалёку.
— А сейчас бы ты хотела, чтобы тебе нарядное платье сшили?
Скаалка качнула плечами.
— Мне ведь совсем некуда было бы его надеть, так зачем оно мне? Впрочем, костяная броня мне тоже ни к чему.
И почему Солстхейм лежит так далеко от Солитьюда, почему ближайший к Вороньей Скале скайримский город — это Виндхельм? Ведь было бы неплохо показать Фрею и всему этому высшему обществу, и нашим эмиссарам — но не как диковинку с далёкого острова, а как прекрасную душой и телом женщину.
— Неужели у вас совсем нет никаких праздников? — недоумевал я.
— Есть — на них мы просим у Всесоздателя хороших всходов и хорошей охоты или вспоминаем Эйвара Певца Камней.
— Вот, уже есть повод красиво приодеться, — улыбнулся я. — С удовольствием бы посмотрел на тебя в бархатном платье.
Ночевать пришлось в перелеске недалеко от побережья. Фрея помогала мне разбивать лагерь, затем — готовить ужин. Отчего-то меня быстро склонило в сон, я лёг спать сразу же после еды.
Мне снова снился Апокриф — та башня, где я убил Мирака. Мне снилось, что я хожу по её верхней площадке, надо мной летают драконы. Отчего-то мне становилось трудно дышать, что-то заставило меня опустить голову. От увиденного я чуть не закричал: на мне было одеяние Мирака, а моё лицо скрывала его маска. Я поспешил снять перчатки — но вместо привычной золотистой моя кожа была светлой. Затем рука потемнела, превратилась в уродливые тёмные клешни, маска срасталась с моим лицом, щупальца на ней покрывались слизью и темнели…
В ужасе я подскочил и тяжело дышал. Это был всего лишь дурацкий сон, который следует забыть.
— Рион?
Проклятие. Постоянно забываю, какой у Фреи чуткий сон.
— Мне просто приснился кошмар, — успокоил я.
Не в силах сдержаться, я ласково провёл рукой по её щеке, а затем губами прикоснулся к её виску.
— Всё хорошо. Спи.
Скаалка сделала вид, что поверила мне, свернулась калачиком и уснула; я последовал её примеру. Следующим утром, пока готовился завтрак, она всё же спросила:
— Расскажи, что тебе снилось? — попросила она.
— Я же сказал — просто глупый кошмар.
— Сны никогда не снятся просто так, они всегда значат что-нибудь.
— Мне приснился Мирак, — хмыкнул я. — Вернее, я сам был им.
На лице Фреи показалось беспокойство, она испуганно посмотрела сначала на меня, затем — на котомку, где лежала Чёрная Книга.
— Войди в Чёрную Книгу и забери оттуда его тело, — потребовала она. — Мне кажется, его душе нужно помочь обрести покой.
Зачем помогать человеку, из-за которого погиб Сторн и который заставлял жителей Солстхейма осквернять священные камни, я не понимал. Мирак заслужил своей участи, так пусть холодный Апокриф станет его могилой.
— Если мы этого не сделаем, он продолжит мне сниться? — поинтересовался я.
— Да. Может, Мирак не был скаалом, и ты — не скаал по рождению, но я должна помочь вам обоим. Мирак — заблудшее дитя Всесоздателя, так пусть же вернётся к нему. Ты — бладскаал, помочь тебе — мой долг, как шаманки.
Теперь я не мог сдержать радостной улыбки: прежняя Фрея вернулась.
— Хорошо.
Мне пришлось удобнее расположиться на лежанке, взять в руки Чёрную Книгу и вновь погрузиться в чтение. К счастью, я оказался на той площадке, где лежали кости Мирака. Я завернул их в ткань робы — но оружие, подаренное Хермеусом Морой, я предпочёл оставить там. Пусть демон подарит их своему новому питомцу, я же не хочу больше иметь с этим Принцем никаких дел. Затем — то же ощущение провала в бездну и возвращение в своё тело. Кости пока что пришлось нести завёрнутыми в робу, а на обратном пути мы сделаем крюк через Храм Мирака и закопаем их в умирающей роще Бродира.