− А где вы будете печатать свои великие труды, если все наши газеты закрыли? − спросил Апфельбаум. − Мне придется изменить свое мнение о том, что русские это лишь навоз истории, как утверждает Лейба. Оказывается, эти ослы не так просты, как мы думаем, не так ли, Владимир Ильич?
− Посмотрим, посмотрим. Первую задачу, которую поставил перед нами Энгельс, мы уже выполнили. А он, как вы помните, советовал нам запустить этим дуракам какую-нибудь идеологию. Вот мы и запустили. Это выдающаяся победа. А победив окончательно, мы скрутим их в бараний рог.
− И уничтожим. Эту землю надо заселить евреями. Это будет великое еврейское государство, непобедимое государство.
− Гершон, что ты думаешь по этому поводу? − спросил Ленин.
− Если мы победим, если нас не победят, то почему бы и нет? Сколько евреев сейчас в Петрограде, три миллиона?
− Да нет, пятьсот тысяч. Из них триста тысяч из разных стран.
− А банкиры есть? − спросил Ленин.
− Думаю: есть, − ответил Кацнельсон.
− Надо их того… пусть помогают революции. Опыт показал, что подкуп, спаивание солдат, наркотики − хорошее дело.
− Неугомонный ты, Ильич.
− Гершон, ты точно такой же, точно такой же. Еврей на еврея, как две капли воды, похож.
− Шалом!
− Шалом! − впервые произнес это слово Ленин.
17
«В строю они (жиды) учились хорошо; фигуры, разумеется, имели неважные, но выучились стоять прямо и носки на маршировке вытягивать, как следует. Вскоре и ружьём стали артикул выкидывать, — словом всё, как подобало; но вдруг, когда я к ним совсем расположился и даже сделался их первым защитником, они выкинули такую каверзу, что чуть с ума меня не свели. Измыслили они такую штуку… Вдруг все мои три жида начали «падать»! Всё исполняют как надо: и маршировку, и ружейные приёмы, а как им скомандуют: «пали!» — они выпалят и повалятся, ружья бросят, а сами ногами дрыгают… И заметьте, что ведь это не один который-нибудь, а все трое: и вороной, и рыжий, и пегий… А тут точно назло, как раз в это время, получается известие, что генерал Рот… собирается объехать все части войск в местах их расположения и будет смотреть, как обучены новые рекруты…
Рот — это теперь для всех один звук, а на нас тогда это имя страх и трепет наводило. Рот был начальник самый бедовый, каких не дай господи встречать: человек сухой, формалист, желчный и злой, при том такая страшная придира, что угодить ему не было никакой возможности. С этим-то прости господи, чёртом мне надо было видеться и представлять ему своих падучих жидов. А они, заметьте, успели уже произвести такой скандал, что солдаты их зачислили особою командою и прозвали «жидовская кувыркаллегия». Можете себе представить, каково было моё положение! Жидов наказывали. И по морде, и розгами. Ничего не помогает. Думаю: давай я их попробую какими-нибудь трогательными резонами урезонить. Призвал всех троих и обращаю к ним своё командирское слово:
— Что это, — говорю, — вы такое выдумали падать? — Сохрани бог, ваше благородие, — отвечает пегий: — мы ничего не выдумываем, а это наша природа, которая нам не позволяет палить из ружья, которое само стреляет. — Это ещё что за вздор! — Точно так, отвечает: — потому Бог создал жида не к тому, чтобы палить из ружья, ежели которое стреляет, а мы должны торговать и всякие мастерства делать. Мы ружьём, которое стреляет, все махать можем, а стрелять, если которое стреляет, — мы этого не можем. — Как так «которое стреляет»? Ружьё всякое стреляет, оно для того и сделано. — Точно так, — отвечает он: — ружьё, которое стреляет, оно для того и сделано. — Ну, так и стреляйте…
Послал стрелять, а они опять попадали. Черт знает, что такое! Хоть рапорт по начальству подавай, что жиды по своей природе не могут служить в военной службе. Срам и досада! Положение усугубилось тем, что жиды стали «падать» и в других воинских частях Западного Края. Выход подсказал начальству рядовой солдат Мамашкин. Он обещал эту жидовскую игру уничтожить. Он взял двух приятелей, Петрова и Иванова, и они протянули веревку через реку. Прикрепили на середине реки к верёвке две лодки, на лодках положили кладь в одну доску. По приказу командира жиды должны палить с этой лодки, повернувшись лицом к воде. И… представьте себе — жид ведь в самом деле ни один не упал! Выстрелили и стоят на дощечки, как журавлики. Я говорю: Что же вы не падаете? А они отвечают: — Мозе, ту глибоко… Прекратили после этого «падать» жиды и в других воинских частях»…