− Гм, ей это может понравиться. А что, если немцы откажутся. Что тогда делать. Ну, ладно, давай мешок. Апфельбаум, где ты? Пойдем, пройдемся по магазинам. Иди, я буду держаться за твою руку, и прижиматься к плечу. Я − революционная старуха. Это архи важно.
Ганецкий оттащил Ленина в сторону и стал шептать ему на ухо:
— Парвус собрался ехать с нами в Россию. Вы, должно быть, не в духе сегодня. Это же Парвус, а не какой-то там Коба. Пятьдесят миллионов получены благодаря Парвусу. Парвус − это вы, а вы это Парвус. Без него мы не получили бы деньги на издание газеты «Правда» и других газет, а также на оплату стрелкам. Кто будет стрелять − тому сто сорок золотых рублей, кто будет кричать «ура» − тому восемьдесят рублей, кто возьмет красный флаг в руки…. Как брать Зимний, Владимир Ильич?
— Возьмем, а дело Революции не должно быть запятнано грязными руками, товарищ Ганецкий, — грубо рявкнул вождь, сплёвывая. — Революция не должна вспоминать Парвуса, она обязана его вычеркнуть из памяти народа. Пойдем в магазин, мне нужно купить пару штанов, мои штаны прохудились в районе мотни. Это Инесса виновата. Э нет, это империалисты виноваты. Ганецкий, ты дрожишь? Приди в себя, черт бы тебя подрал, что ты за революционер? А то отправишься к Парвусу. Что у тебя еще?
— Владимир Ильич, один дельный совет, если позволите.
— Валяй.
— Так как мы скоро окажемся в России, а великий, нужный, сообразительный Парвус останется здесь, то вам нельзя предстать перед пограничниками в настоящем виде: вас сразу узнают и могут арестовать.
— Сколько у тебя паспортов на другие фамилии? — спросил вождь.
— Дело не в паспортах. У меня двадцать паспортов в запасе. И пять на вас, Владимир Ильич. Вы можете значиться Куцоцацом, а вдруг вас узнают? Поэтому я предлагаю ехать в этом платье, чтоб походить на старуху в сгорбленном виде с паспортом на имя Пескодайки, предстать перед русскими пограничниками. Да и перед шведскими тоже. Надо парик с длинными седыми волосами, сменить женскую обувь, не мешало бы выбить один зуб, а то и два и утверждать, что вы — моя прислуга.
— А как же моя бородка? — спросил Ленин.
— Ее придется сбрить, лицо намазать толстым слоем крема, да еще навести морщины на шее и на щеках. Это все надо сделать во имя мировой революции. Революция не может остаться без вождя.
Ленин помолчал, затем зашел в кубрик и сказал:
— Товарищи, мы с Ганецким отправляемся на конспиративную квартиру.
— Мы вас не можем отпустить одних, — завопил Радек.
— В качестве охраны можно послать товарища Зиновьева или Дзержинского.
— Дзержинского, Дзержинского, — поддержали все.
— И я хочу, — расплакалась Инесса Арманд.
Три еврея отправились в салон красоты, изложили свои революционные идеи по поводу внешнего вида вождя, но массажисты и парикмахеры только пожали плечами: дескать, у нас салон красоты и мы никак не можем сделать из порядочного человека урода.
— А это и есть урод, — произнес Ганецкий, показывая на Ленина и доставая пачку с деньгами. — Сделайте его настоящим уродом, но так, чтобы вся Россия ему аплодировала.
Сказано — сделано. Ленин вернулся в кубрик и его никто не узнал.
— Вы что, подменили вождя мировой революции на старуху? Да мы вас тут же повесим. Да это же настоящее чучело. Еще хромает на одну ногу. А воняет как, ужас!
— Това…ищи, работа сделана классно. Ни один царский сатрап меня не узнает. Да здгаствует социалистическая…еволюция!
Дружки вскочили с мест и начали подпрыгивать, а Сокольников, так и не рассекретивший свое еврейское имя, распустил ремень на брюках и стал приставать к революционерке Лилиной. Революционерка схватила его за сучок и потащила в тамбур. Инесса тоже приблизилась к Ленину, но ее остановили.
— Да это же однополая любовь, это лесбиянство, нельзя допускать таких брачных связей, — не выдержала товарищ Надя.
— Товарищ Надя, не беспокойтесь. До свержения царизма пролетарские массы…, короче, пусть соединяются. Пойдем, Инесса. У нас с тобой отдельный номер.
Вождя и его подружку сопровождали друзья громом аплодисментов.
12
«Нашествие евреев в русскую литературу, пленение иудеями русского слова, русской мысли началось со времени либеральных реформ Александра II. Евреи жадно присосались к этим реформам и быстро наполнили университеты, газеты и журналы. На смену дворянской чопорности и лояльности пришли неугомонное нытье, непременная оппозиция, дух отрицания. Благородное свободолюбие Герцена заменилось шипением еврейского недовольства. Началась на многие годы литература о плохом городовом…