Пою, проживая всё, что когда-то вложила в текст, как в первый раз, только сейчас это в сотни раз сильнее. По моей коже бежит ток, заставляя сердце разгоняться, а слёзы закипать, но это нисколько мне не мешает. Этими словами я будто кричу в космос, чтобы меня услышал один единственный человек. Услышал и снова оказался рядом.
─ И пусть свет сотен маяков ведёт тебя ко мне.
Пусть озаряют путь в кромешной тьме.
Как светлячки…
На последнем аккорде финального повтора припева я обрываю всё, не в силах больше ничего исполнить, и слышу гул аплодисментов. Меня практически сносит волной чужих чувств, взглядов, блестящих от слёз, восторга вперемежку с грустью, и я понимаю, что ищу лишь одно лицо, которое хочу увидеть.
Но вижу совсем другое.
Она подходит в числе прочих со странной смесью эмоций в глазах, и вокруг нас образуется пустое пространство, словно бабушка Михаэля — злая ведьма, пришедшая испортить праздник.
─ Не могу поверить, что ты действительно знакома с этими маргиналами, ─ морщится, подходя ближе, и к ней подступает Зенит, осматривая старушку со свистом.
─ Мадам, покружимся в танце?
Вместо ответа она достаёт несколько довольно крупных купюр и повелительно тянет:
─ Иди и угости своих друзей.
─ Благодарю, красавица.
Он оставляет нас наедине, и моя эйфория чуть стихает, но не исчезает.
─ Что вы здесь забыли? Вашего внука я тут нигде не прячу.
─ Именно о нём я и пришла поговорить, ─ выдыхает женщина.
17
Михаэль
Уже, наверное, по десятому кругу залипаю на видео, несколько дней гуляющее по сети, и не могу перестать нажимать на повтор. Яркое солнце и морской бриз не действуют на меня как раньше — только происходящее на экране волнует, заставляя глаза болеть, но всё равно раз за разом проматывать в начало, растворяясь в её голосе.
Я мог бы быть сейчас с ней. Стоять рядом вон с тем бомжом, который тянет Нике цветок, благодаря за выступление. И откуда только розу взял? Бля, я ревную к заросшему мужику, от которого наверняка несёт всеми прелестями свободной жизни, только он там, а я здесь, пускаю слюни.
─ Ты в курсе, что ты лошара, и не заслуживаешь её?
─ А ты в курсе, что мы с тобой выглядим, как семейная пара геев на отдыхе, Витя?
─ Всё, как ты хотел, друже, ─ лыбится, вытягиваясь на шезлонге и игриво пробегается по моему бицепсу, пока проходящие мимо нас девчонки глупо хихикают, только меня это не трогает.
Меня вообще мало, что может сейчас задеть — даже шутеечки друга, решившего поиграть в ангела на моём плече. Просто дьявол оказался сильнее, убедив меня оставить свою птичку проживать ту жизнь, которую она заслуживает, и в ней не должно быть места мне. Вот так.
Мои мысли всё ещё заняты только ей.
Думал, уеду подальше, пройдёт пара месяцев, а я нагружу себя работой, и всё вернётся на круги своя, но как всегда облажался, хотя это было ожидаемо…
Больно.
Новая татуха ноет, хотя забил давно. Выпросил у врача Ники её кардиограмму и сделал прямо над своим сердцем её кусочек, как напоминание о том, что она пострадала из-за меня. И да, я винил себя сильнее, чем отца с братом и того психованного прокурорского сынка, пусть меня все убеждали в обратном.
Бабушка, Витя, мать Ники и её две настойчивые подруги…
Даже Костик не выдержал моей унылой рожи, но я не мог просто взять и начать радоваться, что мы вытащили птичку, а братца удалось посадить. Я каждый день приходил проведать Нику, сидя у её койки и боялся, что она откроет глаза, а потом просто скажет, как ненавидит. Это сводило с ума.
Даже Гофман в один прекрасный день присоединился к моему театру одного актёра.
─ Я знаю, как это хреново — винить себя в том, что пострадали близкие, ─ сказал, подсев рядом.
─ Так у Вас с её мамой тоже интересная история?
─ А как иначе? Неинтересные счастливые истории в летописях не значатся. ─ Он отчаянно пытался казаться весёлым, только я видел всё — и сожаления, и злость на себя, и много чего ещё. ─ Признаю, наворотил много с Ирой — как теперь расхлебать, ума не приложу. Я ведь её увидел совсем молоденькую, точной копией Ники, и как спятил. Спать не мог, следил за ней повсюду, ухажёров её давил, как гнид — а их много было… Только ошибся я с ней. Обидел сильно, а время назад не повернёшь.
─ Мне знакомо.
─ Я тебе одно скажу, шкет… Ты ей ничем не поможешь, если будешь тут зад просиживать и нюни распускать. Лучше сделай что-нибудь полезное, а я помогу — всё лучше, чем ждать.
В тот момент и пришла идея с лейблом.
У меня хоть и на время, но получилось занять мозги чем-то, кроме презрения к себе и злости на остатки своей семейки. Даже интересно стало вникнуть в этот музыкальный наебизнес, в котором многие буквально барахтаются на поверхности, пытаясь не утонуть. И продержаться на плаву получается у единиц.
Когда мы вместе с Гофманом и его ребятами заявились в офис, однозначно произвели фурор. Продюсер-мразь в кои-то веки был на месте, уже подозревая о скорой встрече, потому и собирался в спешном порядке, не удосужившись закрыть двери, пока одна из девиц помогала ему смываться. И узнать в ней участницу Никиной бывшей группы не было для меня сюрпризом.
─ Что, крошка, не все арабы — шейхи? ─ Я вошёл, как хренов император, чей трон кто-то захотел отжать. ─ Можно и с местными покуролесить?
─ Вы… кто такие? ─ роняя сумку с деньгами, первым опомнился прилизанный старпёр, больше похожий на сутенёра в рубашке со звериным принтом и кожаных штанах — не хватало только шубы.
Тварь был настолько бесстрашным, что не сделал ноги раньше, когда была возможность. А ведь он прекрасно знал, что мой брат сдаст его со всеми потрохами, что сразу же и сделал, осознав, в какую задницу угодил.
─ Что ж ты сука-то такая, а? ─ без прелюдий начал Валентин Сергеевич, хватая его за глотку. ─ Ты хоть знаешь, на чью дочь руку поднял, паскуда?
А Гофмана просто нельзя было не знать. Его имя он гордо нёс ещё с девяностых, и мало кто мог встать с ним в один ряд.
─ Я ничего не знал, клянусь!
Девка выбежала, едва из её покровителя начали выбивать дерьмо, и я мог бы отправиться за ней, чтобы задать несколько вопросов, но рассудил, что это не мне она должна на них ответить. Вместо этого, пока парни обыскивали кабинет, откуда ещё какое-то время раздавались крики, я собрал всех, кого мог найти на местах и объявил:
─ С этого дня ваши прежние условия контрактов аннулируются. Лейблом будет владеть Ника Самойлова, наверняка знакомая всем вам не понаслышке. Так что если хотите, заключайте с ней новые на удобных условиях. Дело ваше. Как и творчество.
Мне никогда ещё не хлопали — бабушка, встречающая меня после выпускного, когда я выпал ей в руки прямо из полицейского уазика и сказал, что я её люблю, не в счёт. А тут просто звездой себя почувствовал, когда раздались аплодисменты. Честно, думал отправят в пешее эротическое, но был приятно удивлён…
А Гофман потом подошёл, вытер руки дорогим платком и похлопал по плечу, неожиданно заявляя:
─ Нравишься ты мне. Такой же борзый, где надо, но понятия человечности в тебе тоже есть… Ты реши для себя, чего хочешь с моей дочерью и дай мне знать.
Нет, как он быстро всё-таки включил режим бати.
─ Поверьте, она без Вас реазрулит всё сама, ─ усмехнулся я. ─ И наше мнение Нике будет вообще не интересно.
И что мне на это сказали?
─ Я дам тебе время. Но учти, долго ждать не буду — женю её на ком-нибудь более выгодном, ─ улыбнулся ещё так, сволочь, многозначительно.
─ Ха, как будто она Вам позволит.
─ Я всё же рискну. И ты рискни…
Приятные воспоминания вызывают боль в груди, и мне больше не хочется находится на виду. Тот наш последний разговор часто всплывает в памяти, только бередя мои раны лишний раз, а с каждым днём мне всё сложнее думать о птичке и о том, чего у нас так и не случилось.