Но вскоре это ушло.
Дубовая Теснина. Перелет. Персеполис. Институт. Лилия.
Все забылось, став чередой событий никуда не ведущих. Став забытой сюжетной аркой. Лилия растворилась в буднях. Мы расстались.
Вновь черный воды черного чувства, разлитого по предгорьям на Дубовой Теснине, залили золотом омытые улицы Персеполиса.
Сейчас, ее мертвое тело плавало в отсеке между техническими палубами.
Событие ее смерти, столь яркое, неоспоримое и неожиданное, оказалось, высветило, но только на миг, контуры этого мучающего меня состояния. Иссохшая ветка событий дала вдруг плоды. Горькие, но тем не менее настоящие и живые.
Дубовая Теснина. Перелет. Персеполис. Институт. Лилия. Спичка и смерть.
Нить, пронизывающая эти события вдруг засияла бледным, холодным дневным светом. Будто бы на мгновение, смутное отражение на воде обрело контур. Обрело смысл. Черные волны замерли на поверхности явив в своей неоспоримой определенности то, что по ошибке я назвал любовью.
Но корабль дрогнул и рябь на воде наваждение смыла.
Оставалось не спать. Ждать на берегу туманом одетого моря, пока улягутся вновь волны. До боли в глазах всматриваясь в картину ее смерти. Со слабой надеждой найти подсказки к разгадке этого странного чувства.
Мне искренне не хотелось вдаваться в подробности, искать истоки этого состояния. Искать его подлинную структуру. Хотелось одного единственного, простого человеческого — соскочить.
Плавно и гладко. Вернуться в русло радостной жизни. Доброй жизни.
Аккрециозия — так про себя я назвал это состояние.
Захваченный неведомым телом в свою орбиту. Телом, массой бесконечно превосходящей мою. Падал, сливаясь с собой, со своими мыслями и чувствами, со своими состояниями, которые не находили выхода.
Что-то незримое было рядом.
Жгучие мысли в немом гнусном томлении, лишенные целостности, лишенные смысла судьбы в людях. Лишний и бесцельный разгоряченный газ я светился в темноте, на границе серой мглы.
Как аккреционный диск, вокруг черной дыры.
Когда приступы Аккрециозии, становились особенно острыми я спускался к ней. В такие моменты, от невыносимой тоски хотелось содрать с себя кожу, чтобы наконец задышать полной грудью.
Между третьей и четвертой палубами есть небольшой отсек с холодильными установками, в котором, в невесомости плавало ее мертвое тело. Ровный, холодный дневной свет отражался в белых глянцевых поверхностях отсека.
Все болтаешься. — подумал я, заглядывая в небольшое стекло в двери.
Лилия могла висеть часами под потолком в углу. На ней был синий комбинезон, волосы белые растрепаны. Или парить безучастно у самой земли, подергиваясь от корабельного гула.
Помнится, ещё на Дубовой Теснине, в тишине кабинета, при задернутых шторах, я наматывал круги по узорам ковра. Как не старался завесить окна, внутрь вне равно, тонкой полоской проникал свет. Кроны шумели в набегающем ветре, дождь просился внутрь, настойчиво стучал в окно.
Испуганной, беспокойной птицей я кружил вокруг письма, пришедшего на почту. Открывая его, перечитывая, закрывая и отщелкивая в спам. Затем возвращался, письмо возвращал обратно. Долго смотрел на кнопку Ответ.
Письмо это было из института с предложением работы.
Вместо ответа, я полез тогда искать статистику причин катастроф межпланетных кораблей.
Оказывается, срыв скольжения, в основном происходит по трем причинам:
Третья — из-за неучтенного гравитационного рельефа.
Вторая — из-за поломки оборудования.
Первая — из-за человеческого фактора.
Статистику, судя по всему, писал Когитатор.
В ответ на мои мысли Спичка загудел, вч его недрах что-то натужно зашевелилось. Защелкали в его толстой коже реле.
Как-то я подолгу всматривался в окно двери, и никак не мог найти ее взглядом. Куда он могла деться в своем маленько отсеке. Прильнув к стеклу я пытался заглянуть за переборку, но не видел даже намека на Лилю.
Может быть это бы всего лишь фантом? Частое явление для неспящих в скольжении. И все это время, я попусту слонялся по кораблю, одержимый всего лишь проекцией своей мысли во вне.
Что все увиденное, это лишь реализация смерти идеи любви, факта нашего расставания, попытки найти ответ… Не более того.
А все это наваждение — сбежавшая от меня мысль.
Ведь мне даже в голову не пришло, проверить ее стазис-капсулу. Она все это время, безмятежно могла спать там. Не подозревая, частью какого странного безумия стала. Окрыленный этой мыслью, я побежад скорее в отсек сновидений. Спешил подгоняемый огоньком надежды, в темноте коридоров, под светом фотосферы. Справа и слева на меня смотрели раскрытым зевом маковые бутоны стазис-капсул, приглашая войти внутрь.