Так вот какую жертву избрал себе Тсатоггуа, ужасный и грозный бог из далёкой страны! Паника охватила жрецов — ведь прочие боги Кафура были добры и кротки нравом, даже воинственный Кейнур, и тот требовал приносить себе в жертву лишь молодых ягнят, но никак не людей.
Запуганные этой новостью, жители Кафура тут же склонили колени перед сонным божеством, а потом провозгласили Тсатоггуа главой местного пантеона. Через века этот культ распространился дальше, в обе стороны по побережью, достигнув таких городов, как Вазир, Мирша, жаркий Бахр, и даже полярный Олатоэ. Почитание прочих богов вскоре совсем прекратилось, а тёмная вера в Тсатоггуа ещё многие тысячелетия продолжала сеять ужас в сердцах жителей трёх континентов.
Дмитрий Костюневич
Смотритель маяка
В этом городе всегда было слишком много насилия, слишком много убийств.
На них обращали внимание разве что местные жители и колонки новостей. Больше газетные заголовки, чем люди — это если брать времена, когда печатные монстры уже начали изрыгать мнение о вчерашнем дне. Журналистов интересовал только оклад и чашка крепкого кофе. Убийства, превращённые в буквы, — всего лишь чернила, из них не сочится кровь. Пока твои близкие отвечают на телефонные звонки, некролог или статья о зверствах — просто работа; чтиво; повод хоть как-то простимулировать своё истлевшее сострадание; клочок бумаги, в который удобно завернуть бутерброд.
Город был небольшим, но древним — его рваные контуры обозначились задолго до времён семяизвержений Калигулы в своих бесчисленных любовниц и любовников. К Древнему Риму он, впрочем, отношения не имел.
Он просто был. Может, всегда; может, почти всегда.
И там убивали. Довольно часто, если кому-нибудь взбрело бы в голову сравнить с другими городами. Статистика перемен.
Никому не взбредало.
Сюда не тянуло туристов. Со временем перестало и завоевателей. Кого интересует кусок дерьма на окраине бесплодной земли? Население города подпитывалось мутной струйкой втекающих в город тёмных личностей, бегущих от жён, закона и неоплаченных счетов. Людской замес бродил и существовал.
А все эти убийства… главное ведь не ты, правда, коль ещё думаешь об этом?
Себай дёрнулся во сне и застонал.
Он скользнул к прошлому и исчез в нём, словно комочек зубной пасты в стоке. То, что осталось вокруг его вырванной из мышц и костей души, не имело границ — тьма высосала оттенки и ориентиры. Оставив спираль влажного воздуха. Капли, липнувшие к его лицу, возможно, были красными.
Сон проглотил его окончательно; но прошлое, внезапно окружившее витражными стёклами, сквозь которые рванул свет, принадлежало не Себаю. Чужаку. Картинки на стекле, вонзающиеся в мозг булавками вспышек.
Схватки на клинках, солёный ветер в парусах и драконы с ядовито-жёлтыми глазами. Замки рушились, молнии расщепляли облака, добро взбиралось на пьедестал. Герои побеждали злодеев и мочились на кучи золота. Пьяные священники брели по воде. Демоны жались по углам, победители сношали принцесс.
В калейдоскопе образов — несмотря на чудовищную смесь пошлости, радости побед, справедливости, идиотизма, святости и ощущения сокрытого зла — таилось нечто, что призывало… к действию. Способному перевернуть обычный мир, разрушить будничные границы.
Себай проснулся — вынырнул.
В первые мгновения хотел швырнуть в стену механические часы, встроенные в стеклянную призму. просто чтобы увидеть водопад из осколков, чтобы сломать — преобразить. Не швырнул — часов не было. Он продал их два дня назад, когда обнаружил, что урчание желудка заглушает кондиционер над обувной лавкой. Когда теряешь работу, а стыд мылит петлю при мыслях о попрошайничестве — первым делом распродаёшь свой скудный скарб.
— Какая разница, — устало сказал кто-то. — Этот или другой. Ещё один не помешает.
Себай завертел головой. В комнатушке никого не могло быть. Второму неудачнику или неудачнице, коих занесло бы сюда на ночь, пришлось бы спать стоя или поверх Себая. Он засыпал один.
— Чен? — на всякий случай позвал мужчина, хотя видел, что дверь заперта.
Чен, дворовой мальчишка, который иногда выполнял поручения Себая и приносил свежие сплетни, не отозвался. Зато ответил всё тот же утомлённый голос, стекающий по стене напротив окна.
— Зови меня Благодетель. И давай сразу проскочим фазу знакомства, как и последующие. Тебе нужна помощь, цель, деяние. Я даю — ты берёшь.