Он сделал шаг вперёд, наблюдая за аппетитной тенью, которая выпадала из-за колонны. Воздух благоухал новыми ароматами: кровь, испражнения, оттенки мёртвых тканей. Сейчас бы вобрать в себя всё это, заполнить опустошённые резервуары…
Нет, решено.
Он идёт к финишу своего долголетия.
Тушумах шёл вперёд и уже улыбался в полный рот, обнажив заточенные иглами зубы.
Себай выдался из тени и начал поднимать топор. Широкий стальной полумесяц всходил в пыльный небосвод, нависая над колдуном.
Смотритель маяка дрогнул. Вспомнил, как много веков назад поднялся с колен посреди замкнутого круга из стен и присягнул на верность, обретя силу и бессмертие. Которое наскучило, всё так- но холодная мгла нетленной пустоты, что сулит окончательная смерть, теперь по-новому взглянула на него. В упор: жёлтым глазом, подёрнутым белёсой плёнкой.
Усталость и разочарование были ничем по сравнению с просторами, раскинувшимися за провалом зрачка. Они, просторы, и являлись — Абсолютным Ничем. В котором ему плыть, возможно, вечно.
Тушумах запаниковал. Он пожалел, что пригласил людей.
Тень поднятого топора упала поперёк его лица.
Колдун понял, что не успеет собрать достаточно запахов и теней, чтобы оживить ментальные щупальца. Но он попытался: втянул уголком глаза тень жирного паука под потолком вместе с узором паутины, судорожно вдохнул запах пота Себая и конденсат камня. Потянулся к мёртвым телам. бесполезно, их густые ароматы не так быстро проглотить.
Человек ударил его топором.
Тушумах попытался сделать шаг назад — всё, на что сподобилось его тело, — но тень топора прыгнула, впилась, прошла насквозь. Лезвие срубило голову чуть выше тонких губ, так быстро и чисто, будто откинулась крышка чудовищной пепельницы. А потом была кровь. Тёмный фонтан ударил в потолок и опал раскрытым зонтом.
Голова скатилась по плечу колдуна, тяжело застучала по полу и замерла, сочась красным, будто разбитая бутыль вина. Себай посмотрел вниз и наткнулся на чёрный взгляд. Ошибка.
Смотритель маяка ещё был жив.
Обезглавленный, он двинулся на Себая. Глаза человека опустели. Руки Тушумаха тянулись к собственному палачу, который пятился, свободной рукой отирая лицо от содержимого вен и артерий колдуна — словно кто-то разбил ему о голову пузырь с кровью.
Себай забыл об оружии, холодные нити сковывали мозг, сотни запахов обволакивали мысли, а ярость того удара, что лишила колдуна головы, бесследно исчезла. Топор выпал из ослабшей руки, едва не отхватив пальцы левой ноги.
Тело Тушумаха сделало шаг, ещё один, и ещё, ухоженные пальцы скользнули по груди Себая и сорвались с жалким трофеем: чёрной, как глаза Смотрителя маяка, пуговицей.
— Уйди, — прохрипел Себай.
В голосе была надежда ребёнка, натягивающего на голову одеяло, чтобы прогнать монстров.
Кровь пульсировала из рубленой раны, тошнотворный фонтан иссякал — слабые, затухающие толчки.
Человек упёрся спиной в стену и приготовился умереть.
Неожиданно бессилие отступило, и Себай поднял руки, защищаясь. Не пришлось. Тело Тушумаха покачнулось, острые колени подломились, и колдун завалился назад, как и подобает обезглавленным телам.
А потом Себай увидел Чена. Лёжа на полу, мальчик обнимал отрубленную голову Тушумаха, словно мягкую любимую игрушку. Спустя два удара сердца Себай осознал новые детали. Кровавые разрезы на месте глаз колдуна — от виска до виска через переносицу — и рукоять ножа, торчащую из черепа. Мальчишка лишил Хозяина маяка глаз и насадил на сталь, как яблоко.
Себай опустился на колени. Даже без головы, Тушумах едва не прикончил его: вот откуда это бессилие тряпичной куклы, навалившееся безволие. Только сейчас человек понял, что произошло — целиком. Если бы не Чен.
Возвращение к полному контролю над сознанием было тяжёлым, Себай усиленно дышал.
— Она смотрела на тебя. — сказал мальчишка, — с пола. и ты выронил топор.
— Ты молодец, — Себай попытался встать. — Как нога?
Чен не ответил — видимо, потерял сознание, свернувшись калачиком вокруг окровавленного куска плоти, головы Ту-шумаха. Или умер.
Себай пополз к мальчишке.
И тут с ним заговорил Маяк, так властно и порывисто, что не оставалось сомнений — к нему обращается живое существо, а не просто безумные старые камни, сложенные в пирамиду. Не сотни забитых мхом ртов-щелей, а монолит. Дух Маяка.
— Смотри, — сказало строение.
И Себай смотрел. Туман эпох окутал его, скрутил внутренности, выжег клеймо видений. Он видел, как вокруг Маяка возводятся и рушатся здания, горят костры, бушуют стихии, с корнями вырывая деревья и гребнями вздымая пыль. Как гниют деревянные домики, всасывая размокшие, кишащие личинками крыши, как высыхают болотные лужи и тянутся к небу новые постройки. Чтобы снова стать грудой камня и дерева. Чтобы разрастись концентрическими кругами вокруг несгибаемой годами пирамиды с линзами красного льда на вершине, с вечным зовом властителя — центра, пусть и крошечного, человеческого муравейника. Город менялся, Маяк стоял. Правил. Себай видел людей — в костюмах разных эпох, с мечами и пистолетами, — они приходили и гибли. Рядом, вокруг, иногда — внутри башни. Самых смелых тянуло сюда, самых безрассудных, наравне с простыми посредственностями. Лишь единицы знали причину этого зова, а самые никчёмные просто дохли, как жуки в огне. Убивали друг друга с перекошенными яростью ртами, и те, кто ещё мог идти — уходил. Игрушки Смотрителя маяка, Тушумаха. Или его несостоявшиеся убийцы.