Есть места потаённые, скрытые от людских глаз. Те, в которые не проникает солнце, и по чьим дорогам не бежит луч слепой луны. Один удел там — безмолвное ночное небо и твёрдый купол из зелёных ветвей. В часы утра там, укрывшись золотой росой, пляшут мариды под пение серебряных птиц. А с наступлением тьмы воют и стонут над своими сокровищами алчные гули, да точат об кору дети Иблиса свои стальные когти.
Аль-Халим ушёл в лес, когда в бороде его появились нити серебра. Он был красивым крепким мужчиной, умеющим руками своими делать такие прекрасные вещи из камня и чужеземного дерева, что глаза людей, видевших их, расширялись от удивления. Его любили, его уважали, возносили и почитали, как идола. Ни одно важное дело не проходило без его ведома и участия. К нему приходили люди с просьбой и за советом. Даже старики, хотя был он моложе их. Со временем дом его украсили дорогие ковры… но в волосах забелела седина. И тогда — в день осени — настигла его тоска. Она взяла в полон его крепкие руки, проникла в самое сердце, заставив погрустнеть очи, так что даже хмельная арза[1] не могла зажечь их снова. С тех пор Аль-Халим стал другим. Лица прохожих и даже людей близких, любимых, лица друзей и старейшин стали чужды ему. Он сторонился их, прятался за стенами своего дома, мечтая втайне заколотить навсегда дверь и окна. За что бы он ни брался, то рушилось, падало, разбивалось. И лежал он целыми днями на прошитых золотом подушках, не смыкая глаз, безвольно разглядывая узоры своих дорогих ковров.
Но вот настал день, и он пропал. Только сторожевые псы, не спящие в ночи, углядели, как по новой луне уходил в лес Халим-мастер.
Страшные вечнозелёные чертоги расступились перед ним, и Аль-Халим распознал, как ужасен, мрачен лес снаружи — и как прекрасен изнутри. Совсем как чёрная запылённая шкатулка, в которой играют, переливаются под солнцем драгоценные камни. Каждый куст, каждый зверёк приветствовал Аль-Халима на его новой стезе. Нежный дурманящий ветерок обласкал ему щёки. И толстые, покрытые мхом гиганты, казалось, сгибались перед ним в поклоне, на что Аль-Халим отвечал тем же, касаясь тюрбаном земли.
Аль-Халим зажил охотой — раньше он не охотился так никогда. Зверь сам шёл ему в силки, ложился под стрелы. Отдавая дань традиции, Халим оставлял лучшие куски огню, лесу и духам его. А те в ответ берегли его как собственного сына — дарили ему лучшие свои сокровища. Таких орехов, таких плодов не ел до того Аль-Халим. А уж эти ягоды — крупные и сладкие, как сахарная голова…
По старым книгам праотцов, взятым им из дома, собирал Аль-Халим травы, лечился ими и стал даже крепче и моложе прежнего.
Вступив первый раз под кров деревьев, Аль-Халим изгнал из своей души былую тоску, на место которой пришли восторг и детское восхищение. Жизнь его изменилась, и он был рад этой перемене.
Ночью, когда он готовился ко сну, слушая, как вдали ухает сова, душа его трепетала. Совсем как в тот миг, когда перед ним прошёл своей гордой, ленивой походкой тигр. Полосатый янтарный мех его играл на солнце, а полный небрежной мощи хребет прогибался под тяжестью собственных мышц. Не удостоив Аль-Халима даже взглядом, царь леса прошёл перед ним, скрывшись в чаще.
«Вот та судьба, что околдовала меня, заманила в свои объятья. А я принял их, растворился в них — стал её частью», — думал Аль-Халим, отходя ко сну. И был он счастлив.
Через какое-то время — трудно сказать, сколько его было нужно: недели, месяцы, годы? — Аль-Халим поменялся навсегда. Прохладный лесной воздух навечно выдул все воспоминания о прежней жизни. Все городские привычки, все прежние притворные мысли улетучились из его головы. Встретив на звериных тропинках своих былых друзей, Аль-Халим не узнал бы их, как и они не узнали бы его. Тонкая его одежда изорвалась о ветки, превратившись в лохмотья — Аль-Халим заменил её звериными шкурами. Волосы и борода его разрослись. Тёплые дожди омывали его от пыли и грязи. Кроны деревьев укрывали его по ночам. Ложем служила ему перина мха. Он жил своей жизнью, простой и прекрасной одновременно.
И вот Аль-Халим вышел на берег озера, большого и круглого, как блюдце. Высокие тёмные скалы обрамляли его с трёх сторон, нависая над водой. Тень от них ложилась на гладкую поверхность, делая озеро тёмным и бездонным. Но сейчас солнце стояло в зените, и лучи его заставляли воду блестеть и светиться. Скалы держали озеро, как золотая оправа держит изумруд.
На песчаном берегу — единственном среди скал и леса — чернели огарки старого костра, а рядом с ними лежала ветхая плоскодонная лодка, оставленная, должно быть, каким-то забредшим сюда рыбаком.
1
Арза (хорза) — крепкая кумысная водка, традиционно изготавливаемая в Калмыкии. Пьется только горячей. Изготавливается из араки путем повторной (или тройной) перегонки.