Когда мы умираем, кем мы становимся? Когда мы умираем, существо без имени, без возраста, ни красивое, ни уродливое, забирает нас к себе. Когда мы признаем, растворяемся в бескрайнем и безвременном ничто, входим туда, где перестаём быть чьим-то плодом воображения. Но иногда остаёмся тенями, не в силах смириться с той пустотой, что нас ждёт. Но если времени не существует, если прошлое, настоящее, будущее — всё суть одно, разве тогда можно говорить о том, что нас ждёт? Ведь там, где нет времени, это что-то уже было, уже есть и уже будет, и всё происходит одновременно.
Кто-то остаётся тенью, которая приходит с моря.
Кто-то возвращается. Каков он, вернувший из безвременья, оттуда, откуда не существует?
Утро.
Одинокая серая корова бредёт вдоль песчано-каменной косы.
Андрей Плотник
На дне Лакмериса
Конечно же, это был сон.
Наш караван, состоявший из нескольких десятков слонов, пробирался среди густых чёрных зарослей под звёздным небом. Шаг в сторону от тропинки грозил гибелью — там поблёскивала тёмная вода, отражающая низко нависшие ветви деревьев, старых как мир. Смолистая гладь периодически покрывалась пузырьками. Глубина этих топей была никому не ведома, тысячи тропинок здесь уводили к тысячам разных смертей. К счастью, с нами был опытный проводник — он шагал впереди каравана, тщательно прощупывая почву шестом.
Я знал, что это место зовётся Лакмерис.
Веками копившиеся клубы зловонных испарений висели среди стволов. Терпко пахло гнилью, перегноем, прелой листвой. В небе над нашими головами искрились разноцветные звезды — красные, как рубин, сапфирово-голубые, зелёные и белые. Они находились в непрестанном движении, вращались, сбивались в тесные скопления, взрывались, оседая на листву чёрных деревьев яркими светящимися пылинками. Тёмное небо рассекали фиолетовые и розовые ленты космических туманностей. Все это действо очень напоминало фейерверк, отличаясь от него лишь тем, что совершалось в полнейшей тишине.
— Куда мы идём? — спросил я, глядя на звезды.
— О, здесь нет секрета, — проговорил человек, ехавший на соседнем слоне. Его узкое бледное лицо словно было покрыто пылью тысяч прочитанных книг, на длинном остром носу поблёскивало пенсне. В целом внешность незнакомца выдавала в нем библиотекаря, отказавшегося от кабинетной рутины в пользу авантюр и приключений. — Мы ищем абсолютное знание. Говорят, что это — каменные таблички, написанные Творцом за миллиарды лет до того, как из комка раскалённой космической пыли сформировалась Земля. Там — ответы на все вопросы.
— Боже, какая скука, — раздалось рядом.
Эти слова произнесла молодая рыжая дама, одетая в костюм для верховой езды. Изящную свою ладошку она картинно прижала к губам, пытаясь подавить зевоту. Ее лицо вызывало в памяти образы блудниц с полотен мастеров эпохи Возрождения.
— Не слушайте этого зануду. Конечно же, мы ищем золотой лингам Шивы, источник неописуемых наслаждений. Только в этом и есть хоть какой-то смысл!
Я вежливо согласился, не желая вступать в спор.
Где-то рядом тут же раздался гортанный смех. Повернувшись на звук, я увидел крепкого поджарого старика в пробковом шлеме, глаза которого горели воинственным пылом. Его лицо с острой бородкой было словно вытесано из камня, узловатые пальцы крепко сжимали винтовку.
— Это ж надо такое выдумать! Знание, удовольствия… Мы ищем абсолютное оружие, вот что я вам скажу. Абсолютное оружие, созданное руками древних. Там, в топях Лакмериса, лежит наша цель — если хоть что-то можно ещё спасти из этой проклятой трясины…
На это я ничего не ответил. Похоже, я был здесь единственным, у кого не имелось конкретной цели. Однако все происходящее вокруг вызывало во мне неподдельный интерес.
Влажный воздух был буквально пропитан обрывками старинных легенд. Теперь я точно знал, что все сплетни и слухи о Лакмерисе, являли собой чистейшую правду. Чёрные топи без конца и края раскинулись под звёздным небом. Бледные цветки на искривлённые ветвях источали яд; тут и там среди болотных кочек переваливались рогатые сухопутные рыбы, нелепо вышагивая на паучьих лапах. Среди влажных коряг сверкали изумрудные глаза неописуемых существ, на взгляд человека казавшихся отвратительными и бесформенными — но я прекрасно понимал, что по отношению к нам они испытывали подобные же чувства.