Отдельного упоминания заслуживают два ключевых элемента этого странствия. Во-первых, чтобы вступить на химерную территорию, Джирел должна снять с себя распятие, которое она носит; отбросить прочь этот символ христианства, дабы получить доступ к нехристианскому миру. А во-вторых, предметом её поисков, не раскрываемым вплоть до их окончания, является носитель смертоносного яда. Кульминационная встреча с ним происходит в декорациях всё той же причудливой геометрии, которую мы наблюдали в начале истории. Джирел входит в храм, в котором её ожидает получеловеческая статуя с одним глазом и вытянутыми в её сторону губами, приготовленными для поцелуя. «Даже звёздный свет, проникавший в храм между колоннами, фокусировался на статуе. Мост с берега озера подводил к храму так, что путник немедленно попадал под это магнетическое притяжение статуи в центре зала — чёрного идола с вытянутыми навстречу пришельцу губами». Поцелуй чёрной статуи подобен яду, и этот яд она теперь несёт в себе; сам поцелуй носит аспект преображения, поскольку «она постаралась убежать сама от себя, обогнать своё тело, отяжелённое теперь неизъяснимой тоской и ужасом». Теперь она несёт в себе химерический яд, она подобна сосуду, готовому излить своё содержимое на объект своей ненависти, Гийома-завоевателя, обесчестившего её.
Маргарет Сент-Клер не так давно получила заслуженно высокую критическую оценку своих сочинений. Она начала публиковаться в 1940-ых, имея в загашнике порядка сотни коротких историй, но лишь в 1985 году, когда ей было уже за семьдесят, вышло собрание её лучших рассказов. А ныне, спустя ещё тридцать лет, её работы вошли в крупные антологии химерной прозы и научной фантастики. Всё так, как оно и должно было быть. Даже на техническом уровне Мэри Сент-Клер — одна из лучших авторов, издававшихся в палповых журналах. Более того, что в довесок весьма необычно для н/ф литературы того периода, её истории задействуют кажущиеся будничными осведомлённость и желание исследовать темы сексуальности, а её способность делать это в палповых журналах, без сомнения, сопровождалась тем юмором, которым она часто сдабривала свои истории.
«Дитя Пустоты» (1949) разделяет некоторые сюжетные элементы структуру с лавкрафтовским «Цветом из иных миров», хотя я и не обнаружил никаких подтверждений влияния на неё ГФЛ. Подобно более ранней истории, у нас есть инопланетное вторжение, имеющее место на ферме. Чужие не имеют какой-либо ощутимой формы, они «вроде электричества или радио», и ещё они питаются энергией, включая энергию живых существ. Они нуждаются в ней потому, что заперты на нашей планете в своём «яйце», и им требуется энергия для перемещения домой в параллельное измерение. Ключевое отличие от истории ГФЛ в том, что здесь всё рассказывается от лица членов семьи, в частности, от одного из двух сыновей.
Семья отправляется на проживание в Хидден-Волли и, тремя параграфами ниже, мы узнаём, что там что-то нечисто. По словам сына-рассказчика: «Это было такое место, про которое вы читаете заметки в воскресном приложении — место, где вода в реке течёт вверх на холм, а добрую половину времени законы гравитации дают сбой; место, где иной раз резиновый шарик будет весить три или четыре пуда… И вам никогда нельзя полагаться на вещи, которые принято считать нормальными и правильными». Таким образом, у нас появляется идея выпячивания на первый план ненатуральности окружающей среды, что служит сигналом того, что семья вступает на химерную территорию, и одновременно обнаруживается тайна, скрывающая нечто, что нарушает естественный порядок. Стоит пришельцам явить себя, как становится очевирдно, что их присутствие пагубно для семьи. Как объясняет младший брат рассказчика: «Они не способны перестать пакостить нам. Это что-то, и что они выделяют в воздух, просто будучи живыми. Они способны это приостановить, только если очень поднатужатся. Но это то, что они есть. Навроде ядовитого дуба или гремучей змеи»[9]. Существа в яйце не представляют собой сознательное зло, они только лишь производят «вибрацию, враждебную для человеческой жизни».