— В чём? — нахмурился Тика.
— В моей правоте — ухмыльнулся Леонтий. — Готов расстаться с «целикой»? Если нет — готовься. Сейчас тебе все подтвердят, что ты проиграл.
— Не понял? — угрожающе набычился Витёк.
— Сейчас поймёшь! — торжествующе произнёс Леонтий. — Тика, запускай!
Над пластиной клавиатуры развернулась холо-плоскость, раздвинув висящие в воздухе мельчайшие капельки ночного тумана. В воздухе возник облик Торпедо, с несущимися на лобовое стекло белыми клочьями.
Запись была на удивление чёткой. Тика постарался, несколько часов настраивая аппаратуру. Изображение даже не дрожало.
Панель приборов выглядела как настоящая. Руки водителя, лежащие на рулевом колесе ни разу не заслонили ни одного из приборов на доске.
Стрелки их неуклонно ползли вправо. Не считая тех, которые уже лежали в красной зоне — бензодатчик и указатель напряжения.
Четверть минуты прошла в напряжённом молчании. За это время в ограничители упёрлись все стрелки за исключением тахометра. Он оказался самым капризным, чуя ещё неиспользованные ресурсы мощного двигателя.
Но наконец сдался и он.
Тут же зажглась последняя лампочка на контрольном приборе Петровича, знаменуя полную и безоговорочную победу Витька.
Компания собравшихся взорвалась победными воплями и аплодисментами.
Но Леонтий загадочно молчал, улыбаясь самыми краешками губ.
— Ты доволен? — поинтересовался у него Петрович. — Смотри, все приборы лежат, и это не компьютерная графика. Сам же присутствовал при этом.
— Присутствовал, — произнёс Леонтий. — И хочу обратить внимание собравшихся — приборы лежат не все!
— То есть как это? — не понял Петрович. — Тебя что, глючит? Или просто издеваешься?
В воздухе повисло злое напряжение. Некоторые из собравшихся даже на всякий случай отодвинулись от Леонтия, подозревая, что сейчас может произойти нечто очень неприятное.
Однако тот остался безмятежен. Коротко повёл головой вправо-влево, оценивая ситуацию. После чего бесцеремонно ткнул пальцем в самый центр плоскости холо.
— Этот прибор не лежит! — просто сказал он, указывая на небольшой циферблат в самом центре панели. — И не лёг до самого конца гонки.
Витёк даже не понял, издевается он, или говорит всерьёз.
Как и все остальные.
Леонтий, однако, был предельно серьёзен.
— Я повторяю и утверждаю при внимании всех собравшихся, — медленно произнёс он. — Этот прибор не лежит. А значит, согласно условиям спора я имею полное право на эту машину.
— Это же часы…. — пробормотал ничего не понимающий Витёк.
— И что с того? — фыркнул Леонтий. — Помнишь ещё, на что мы спорили? Я уточню — ВСЕ стрелки на ВСЕХ приборах должны лежать. Определение более чем ясное и чёткое.
Леонтий неприятно улыбнулся.
— Только здесь они почему-то продолжают двигаться. Так что найди в себе мужество признать своё поражение. Кстати, не могу не признать твоё упорство в достижении цели. И твои дружеские чувства, — эти слова он произнёс уже Петровичу, ткнувшему Леонтия под рёбра хромированным стволом. — Только не надо вот этой дешёвой показухи. Или ты всерьёз собрался меня убить прямо здесь? Безоружного, и по всем параметрам правого?
— Суд тебя оправдает, — сквозь зубы проговорил Петрович. — Если доживёшь до него. Только я что-то сомневаюсь. Мошенников нигде не любят!
— Позвольте, в чём здесь мошенничество? — спокойно поинтересовался Леонтий. — Повторяю ещё раз, для тех, кто забыл условия спора — ВСЕ стрелки на приборной доске должны лежать. То есть дойти до конца и не двигаться. Чего я, кстати, не наблюдаю.
— Где ты видел у часов ограничитель хода стрелок? — поинтересовался Тика. — Их же невозможно уложить. Если только не остановить.
— О прекращении функционирования объекта речи не было — парировал Леонтий. — Все приборы должны быть исправны и работать, пока их стрелки не лягут в крайнее положение. Ясно и чётко.
— У часов нет ограничителя, или ты об этом не знал? — воскликнул Семён. — Разве что само время остановится. Да и то я не уверен, что они после этого не перестанут идти.
— А вот это меня не волнует, — всё так же спокойно ответил Леонтий. — Не я вызвался ответчиком в этом споре. Или покажи мне их уложенными, или — отдавай машину. Уговор дороже денег, сам знаешь.
— Ты так уверенно говоришь, словно сам их укладывал, — произнёс Петрович. — Не издевайся над парнем, не то продырявлю.
— И будешь после этого чувствовать себя крутым? — поморщился Леонтий. — Нехорошо ведь получится. Я понимаю, проигрывать всегда неприятно, но зачем вот так грубо-то… Я ведь ничего плохого пока вам не сказал.