— И не вздумай! — дуло погрузилось ещё глубже в рёбра Леонтия.
Но Петрович, произнося эти слова, почувствовал себя несколько растерянно.
Несмотря на парадоксальность ситуации, Леонтий, как ни крути, всё-таки был прав.
Единственный прибор на Торпедо машины Витька равномерно продолжал свою работу. Прибор, на который никто не обратил внимания, просто не считая его за объект, также долженствовавший послушно замереть вместе со всеми остальными, окружающими его.
И, однако, не замер.
Просто потому, что у него не существовало ограничителя хода.
Тем самым сделав Витька окончательно и бесповоротно проигравшим в этом споре.
— Говорил же — давайте его убьём! — горячился Витёк, когда компания отошла в сторону — посовещаться. — Как чувствовал, что дело нечисто. И вот вам результат!
— Ещё не поздно, — ответил Тика, — хотя, как ни противно признавать — он-таки прав. Хоть я и не представляю, каким способом можно сделать то, о чём он говорит.
— Да, жаль, что у тебя на панели часы не электронные, — кивнул Семён. — Даже странно, как это японцы оставили там этот стрелочный анахронизм.
— Анахренизм! — возмущённо фыркнул Витёк.
— Да люди за аналоговые часы ещё и доплачивают! И из-за этого я должен вот так, за здорово живёшь, с машиной расставаться?
— Нечего было азартничать, — отозвался Петрович. — Увидел, понимаешь, лёгкий способ обогащения. И ведь сам же говорил, что чуял неладное — так на кого теперь обижаться?
— Ещё немного и я обижусь на тебя! — едва сдерживаясь, процедил Витёк. — Блин, почему я с собой гранату не взял?
— Потому что, наверное, подозревал, что придётся её применить, — ответил Петрович. — Да и не нужна тебе сейчас граната.
— А что ты посоветуешь? — поинтересовался Витёк.
— Хорошего адвоката, — не задумываясь, ответил Петрович. — И то я не уверен, что поможет. Спор-то документально нигде не зафиксирован, нотариально не заверен, так что если хочешь сохранить за собой свою машинку — лучше пристрели этого урода прямо здесь, — неожиданно жёстко закончил он. — И закопай, а лучше сожги.
— Или съешь, — жизнерадостно добавил Семён.
— Детям отдай, — хмыкнул Тика. — Тогда точно следов не останется. А всё-таки, серьёзно, что делать будем?
— Прямо сейчас? Да ничего! — ответил Петрович. — Или среди нас имеется нотариус на выезде, чтобы подтвердить акт дарения? Пока, формально, никто из вас никому ничего не должен. Только на словах. Так что спокойно возвращаемся в город и до утра ничего не делаем. Хотя, если у кого есть хороший знакомый адвокат — я бы предложил с ним связаться.
— В два часа ночи в воскресенье? — хмыкнул Витёк. — Если бы даже и был, знаешь, сколько бы он запросил сверхурочных… Дохлый номер.
— То есть — мочить? — с надеждой поинтересовался Тика.
— Я бы не советовал, — рассудительно ответил Петрович. — Леонтий явно знал, на что идёт. И подозреваю, что у него найдётся, чем ответить, если вдруг кто-то из вас всё-таки захочет ему навредить. Не знаю как, но чувствую — не стоит прямо здесь агрессию проявлять. То, что он один сюда приехал — только настораживает. Явно же знал, что все остальные будут, как минимум, возмущены. И наверняка позаботился о собственной безопасности.
— А вот сейчас проверим! — воскликнул Витёк, неожиданно отпрыгнув вбок.
В его руке как-то совершенно незаметно оказался пистолет-пулемёт.
Петрович среагировал быстрее всех, упав на холодный влажный асфальт и перекатившись вбок, подальше от сдуревшего Витька.
Длинная очередь громким неуместным треском разорвала сонную туманную ночь, когда Петрович уже почти скатился в поросшую травой канаву на обочине.
Прижался щекой к земле, одновременно пытаясь рассмотреть одним глазом происходящее.
Пацаны с некоторым запозданием тоже бросились врассыпную от Витька. Кто упал на асфальт, кто просто присел на месте.
И все, кто могли, с интересом смотрели туда, куда ушла очередь.
Витёк же, в полторы секунды опустошивший магазин, единственный стоял посреди трассы во весь рост, словно не веря в то, что ни одна из сорока пуль не нашла цель.
Или всё-таки нашла?
Леонтий стоял рядом со своей машиной, целый и невредимый. Будто бы ничего не произошло, повернулся к Витьке, и недовольно оправил костюм.
Пули разорвали светлую материю местах в восьми, превратив элегантную летнюю форму африканского охотника в неопрятные лохмотья. Однако сам Леонтий, похоже, чувствовал себя вполне хорошо.