— Земля мёрзлая, — пропыхтел Антон, закончив приготовления и доставая из-за пазухи коробок. — Надо сначала прогреть.
Чиркнула спичка. Костёр занялся мгновенно, пламя жадно обхватило сдобренные бензином деревяшки, разогнало насупившуюся тьму. Выродок отошёл, встал рядом с Костей.
— У меня бабушка умерла, — сказал он, пристально глядя на огонь. — Неделю назад. Ее на новом кладбище похоронили… не важно. Суть в том, что пока она умирала, всю зиму, я за ней ухаживал. Больше некому было. И она мне кое-что рассказала. Показывала старые фотографии и про каждого родственника говорила. Я, если честно, слушал вполуха, но вот это… — он указал на пылающую могилу. — Вот эго я не пропустил.
Выродок замолчал, втянул носом морозный воздух, пропитанный дымом и запахом бензина. Собирался с мыслями. Костя бросил на него осторожный взгляд, до сих пор не в силах поверить в происходящее. Что, если это такой прикол? Сейчас выскочат из-за сосен остальные участники «Hollandernuchel»: басист Илюха, гитаристы Цеп и Дыба — заорут, засвистят, захохочут.
— Ну у тебя и рожа! — скажут ему, хлопнут по плечу, сунут в руку бутылку пива. Закидают снегом пламя, поправят крест и пойдут все вместе к припаркованному где-нибудь неподалёку Илюхиному джипу.
— Короче, — продолжил Выродок, разбивая хрупкую, не успевшую оформиться надежду на благополучный исход. — Сестра у неё была двоюродная, на религии основательно повёрнутая. Причём, на нестандартной религии — бросила семью, умотала куда-то на Алтай, к сектантам. Искали ее, искали, не нашли. А через год она обратно приехала. В железном гробу. Только кроме тела в том гробу было ещё что-то. Секрет сектантский. С ним ее и похоронили.
— Какой секрет? — хрипло спросил Костя.
— Вот выроем и узнаем.
Сплюнув, Выродок подхватил с земли лом и направился к могиле, костёр на которой уже догорал. Костя остался на месте. Антон обернулся к нему, с минуту молча смотрел в глаза, потом сказал:
— Я всё беру на себя, если что. Тебя здесь вообще не было. Просто помоги копать, один я до утра провожусь.
Костя кивнул и потянулся к рукавицам.
Они разбивали окоченевшую землю ломом и топором, хватали сапёрные лопаты и выбрасывали комья в сторону, потом цикл повторялся заново. Когда на месте холмика образовалась продолговатая впадина глубиной по колено, на ее дне вновь разложили костёр из оставшихся веток и опилок. Наблюдая за языками пламени, пытающимися вырваться из могилы, Костя думал о словах жены.
Он падает в яму и тянет за собой моего мужа.
Всё верно. Падает. И в этой яме горит огонь.
Выгребли угли, снова взялись за лом и топор. Работали торопливо, не жалея себя, подбадривая друг друга матерками. Костя скинул куртку, повесил на задранную к небу перекладину креста, но и без куртки спина вскоре стала мокрой от пота. В плечах и пояснице поселилась тупая, тяжёлая боль, вспыхивающая при каждом взмахе инструментом. В горле пересохло. Свет фонаря, тоже пристроенного между прутьями креста, резал глаза.
На глубине около метра грунт стал мягче, но быстрее дело не пошло, так как оба давно выбились из сил. Костя потерял счёт времени и боялся смотреть на телефон, подозревая, что уже далеко за полночь. Казалось, спина вот-вот треснет и расколется пополам. Им придётся копать вечно, двум переломанным, изуродованным чудовищам, обречённым на нескончаемую ночь, землю и бензиновую вонь в наказание за дерзость.
Острие лопаты звякнуло о металл.
— Сделано! — воскликнул Выродок торжествующе воздев руки над головой. — Вот она! Вот она, старушка! Ну-ка, дружище, принеси мне ножницы и посвети.
Накинув куртку, Костя послушно выполнил указания. Положив рядом инструмент, уселся на краю ямы, направил луч фонаря туда, где Антон счищал последние комья земли с темного прямоугольника крышки гроба. Это же ведь была крышка, правильно?
— Столько ржавчины, — пробормотал Костя.
— Вроде оцинкованный не должен ржаветь.
— Так он и не оцинкованный, — сказал Выродок, довольно оглядывая плоды своих трудов. — Ее лет шестьдесят назад хоронили. Какой цинк? Просто железный ящик.
Он взял топор, примерился и с размаху ударил по крышке на противоположной от креста стороне гроба. Лезвие без труда пробило рыжую поверхность, ушло глубоко внутрь. Выродок хмыкнул, нанёс ещё пару ударов, потом взялся за ножницы. Пока он кряхтел и сопел внизу, Костя поднял лицо к небу, где за чёрными пятнами сосновых крон висели созвездия. Несмотря на всю жуть происходящего, его захлестнул вдруг детский, почти священный восторг. Он живёт! Вот прямо сейчас, под звёздами, по-настоящему живёт. Творит какую-то невообразимую, возмутительную хрень, о которой уже завтра придётся жалеть, нарушает границы и совершает ошибки. Жизнь, мать вашу за ногу!