— Нужен свет! — раздалось снизу, и Костя протянул товарищу фонарь. Из могилы пахло плесенью и подвалом. Смертью не пахло. Смерти там давно уже не осталось.
Минуту спустя Антон выпрямился, прижимая к груди что-то тёмное — то ли толстое полено, то ли глиняный горшок.
— Готово, — усмехнулся он. — Кажется, нашёл.
Осторожно поставив находку на отвал рядом с товарищем, он направил на неё луч фонаря. Это была внушительных размеров банка из толстого стекла, вроде стандартной трёхлитровой, только с куда более широким горлышком, плотно закупоренным резиновой крышкой. Внутри в прозрачной жидкости покоилось существо, которое Костя в первое мгновение принял за грубо сделанную тряпичную куклу: смятое туловище, странно изогнутые конечности без единого намёка на кисти или ступни, бугрящийся шов на груди — чем ещё это могло быть? Но затем он увидел лицо, искажённое гримасой боли, увидел зажмуренные глаза и кривой оскаленный рот, полный крошечных зубов.
— Ёкарный бабай, — ошеломлённо пробормотал Костя. — Ребёнок. Настоящий.
На лбу существа, над едва намеченными бровями, росли рога, напоминающие рожки маленьких козлят — в половину Костиного мизинца длиной, тупые, слегка загнутые назад.
— Настоящий, — подтвердил Антон, выбираясь из ямы. — Мой троюродный дядя. Или тётя.
— Ты… — Костя не мог отвести взгляда от рогов, почти касавшихся стекла изнутри. — Ты думаешь…?
— Ну да. Ее ребёнок. Иначе зачем бы его положили к ней в гроб?
Костя кивнул. Наклонился к банке, пытаясь понять, действительно ли выражение, застывшее на лице чудовища, являлось следствием боли. Могло ли столь невероятное создание смеяться?
— Ты слышишь? — спросил Выродок за спиной. — Слышишь, как он шепчет? Нет?
— Слышу, — одними губами ответил Костя.
Больше всего это было похоже на воспоминания. Внезапные и яркие воспоминания, затмевающие всё остальное, заполняющие сознание целиком, заставляющие застывать на месте и хвататься за голову. Голос в этих воспоминаниях звучал негромко, но отчётливо, требуя немедленно, немедленно, немедленно обернуться.
Костя успел отпрянуть в последний момент. Топор на стальной рукояти, разрубив воздух там, где всего секунду назад находилась его шея, с хрустом вонзился в землю.
— Чёрт, — сказал Выродок и, выдернув топор, замахнулся ещё раз. Костя откатился в сторону, ослеплённый бьющим в глаза светом фонаря, инстинктивно мотнулся вправо, стараясь отделиться от нападающего разрытой могилой. Пальцы скользнули по ручке брошенной сапёрной лопатки, и он рывком поднялся, выставив ее перед собой.
— Ну же, Кощей, — прошипел Выродок. — II тут всё испортишь. Завязывай.
— Какого хрена?! Ты что творишь?
— Возрождаю банду, — луч фонаря скользнул к жуткой банке. — У нас теперь новый ударник.
— Тебе совсем кукушку сорвало! — завопил Костя. — Не подходи!
— Ну, сам посуди, дружище: ты не играл два года, оброс домашним уютом, от бабы своей рук оторвать не можешь. Разве так живут? А?
— Это же я! Мы дружим пятнадцать лет! Антоха, очнись!
— Те, кто заключил сделку с Голландцем Михелем, не способны дружить. Помнишь?
— Да нет никакого Голландца! — взвизгнул Костя, чувствуя во рту тяжёлый медный привкус. — Заткнись, сука! Это просто старая сказка! Нет никакого Михеля, и не было никогда!
— Разве? — спросил Выродок и бросился на него через могилу.
Костя отшатнулся, интуитивно вскинув для защиты левую руку. Древко топора врезалось в неё чуть ниже локтя. Вскрикнув от боли, он ударил лопаткой наотмашь, наугад — куда-то в непроглядную черноту вокруг слепящего фонаря. Удар достиг цели, и фонарь, взметнув луч к небу, отлетел в сторону — а Выродок, потеряв равновесие, с жалобным всхлипом упал навзничь, прямо в широко распахнутую яму.
Костя спрыгнул следом, и там, внизу, среди ржавых обломков гроба, среди хрупких, будто веточки, древних костей, среди ледяного, скользкого мрака, он бил лопаткой снова и снова, рыча как древний богатырь, как Георгий Победоносец, одолевающий змия, пока тощее длинное тело под ним не перестало извиваться, пока всё не стихло, пока в этой тишине не зазвучал опять негромкий, полный спокойной мудрости голос.