— Куда намылилась, Певичка? — перевожу тему.
Возраст здесь — не главное. Формально я — старик, но её воплощение крепче и выше. Пиджачок, юбочка, портфель — набор отличницы при ней. Сидела дома, вступила в группу смерти. Результат: повесилась после соль-фед-жи-о. Да, после такого и я бы умер.
Она стряхивает несуществующую гтылинку с лацкана пиджака и небрежно отвечает:
— Зов.
— Так быстро?! Ты только пришла!
— Тут скучно. Даже «ВКонтакте» нет.
Делаю вид вроде «Ага, понял» и киваю. Она хохочет. Стая ворон улетает с насиженных мест. Вдали — через поле, сквозь мышиные сердца и сны стариковского кота, где исчадие ада пожирает синиц, какой-то водитель давит на клаксон.
— Эй! — Певичка пинается. Боли нет, но чувство унижения — словно после того, как стар ша кг г пихали за шкирку снег, остаётся. Где-то внутри поднимается ком злости Или не поднимается. Мы не очень чувствительны.
— Тебя не могли забыть так быстро, — шепчу я.
— Ха! — Она вихрем взмывает в небо. Ох, новички: так рады всяким возможностям. Первый год только и делают, что летают и врут, что они — Князи. — Меня не забудут! У меня есть мать! Не то, что у тебя, Лебетун!
Я не обижаюсь. Что тут обидного? Она права.
Певичка с размаху пролетает сквозь сосну. Обитатели кладбища бурчат, но ей по боку. Я завидую — она уходит. Может в никуда, но уходит.
— Ты не понял, Лебетун?
Певичка скалой зависает надо мной. Как маятник качаю головой.
— Я победила! Мать напилась снотворного. Мы вместе! Они правы!
— Кто они?
— Кураторы. Те, кто обучили г г показали глупость жизни.
— А почему они сами живы?
Новый пинок, и фурия растворяется в звёздном небе. Еле видные облака, словно выведенные на трафарете, стыдливо кочуют под луной. Я плетусь к кургану, поглощённый завистью.
Зов — это боль, а воспоминания — якорь. Учитель, чтобы отвлечься, мечтает о книгах. Другие — узнать, кто Князь: хранитель кладбища, наделённый особыми способностями. Его боятся, потомучто никакие приёмы призраков не помогут, если он разозлится. Говорят, такой есть на каждом кладбище. Цель Князя — порядок; за годы он разве что наказал Семнадцать: она кричит от боли по ночам. Или не наказал. Учитель думает, что Князя не существует.
А мне всё равно. Важна лишь тайна старика. Ну, и наступить на хвост плешивому коту.
Но главная мечта о другом. Каждый день грею одно и тоже воспоминание, о котором даже Учитель не знает. Порой не знаю и я. Оно — марево в летний день.
И всё же, настоящее.
Ко мне по снегу бежал мальчик. Я играл один — с наступлением ноября старшаки грелись в котельной. Воспиталка их не трогала: один старшак в детстве задушил немца. Думаю, он врал, но котельную она обходила.
Снеговик рос, Снежные дни сменялись тёплыми, будто природа играла в орла и решку. Солнце поливало сугробы, залитый бликами снег напоминал лимонный пирог. Воздух струйками вырывался изо рта, тело вспотело под тяжестью фуфайки. Шапку скинул — больно велика, но я надеялся, что подрасту.
Мальчик был крупнее и старше меня: на год или два. Он не смеялся над тем, что не выговариваю «Р», а я не смеялся над его заячьей губой. Дружба, основанная на недостатках — такими были мы годы назад.
Мальчишка рухнул в снег. Наст хрустнул, словно мальчик сломал все кости сразу. На щеке отпечатался синяк. Зелёные глаза искрились — улыбка распирала подпорченное жуткой губой лицо.
— Принёс? — спросил я.
А радость уже лилась по венам. Хлебушек. Как-то мой друг украл краюху, и мы умяли её в туалете. Желудок сжался в предвкушении, рот заполнила слюна. Даже снеговик с погрызенным но сом-морковкой улыбался веточкой рта.
— Неа, — затряслась кучерявая голова. — Хлеб кончился. Добрый дядя угостил другим.
Я сделал ладони лодочкой. Мальчик высыпал полукруглые бусинки.
— Что это?
— Не просыпь! — Мой друг задумался, капли пота стекали лбу.
— Ну? — переспросил я, недоверчиво вертя бусинки меж обгрызенных ногтей.
— Ми-н-даль, — растягивая буквы, произнёс он.
— Миндал?
— Да, только с мягким знаком. Орехи.
— Никогда не ел. Думал, их белочки кушают.
Заразительный смех мальчишки согрел лучше фуфайки:
— Потому что белки умные! Ешь давай.
И мы ели. Я доверился другу и через минуту очутился в раю. Ми — н — даль. С мягким знаком. Орешки хрустели на зубах, я жадно глотал один за другим. Воспиталка, старшаки — всё далеко. Мы — в миндальной стране.
До сих пор я попадаю в мир таинственного миндаля каждый рассвет.
Я продрых полдня, пока жалобы Учителя, что он проиграл спор, не стали слишком громкими. На этот Вороний день родные принесли ему конфеты, яйца и пачку печенья. Как всегда, призраки затевают спор, кому приволокли самый уродливый венок. Как всегда, они морщатся, когда пары краски обволакивают могилы. Наконец ботинки живых прекращают калечить землю: люди приходят и уходят до наступления обеда. За годы курган оброс бурьяном, поэтому никто не мешает вынашивать план «Как достать старика».