Мы кричали, но никто не шёл на помощь. Окна, за которыми теплилась жизнь, не впустили смерть. Я пополз вниз, к речке. Ты поднялся и схватил палку. Он бросился в атаку.
И споткнулся о шишку.
Твой взгляд я не забуду. Ты искал меня. Ждал, что мы кинемся на него и победим. Каждый день я спрашиваю и не отвечаю: что было бы, приползи я на помощь?
С дикой ловкостью ты изогнулся и ткнул врага палкой в глаз. С той же ловкостью я полз, пока речка не коснулась ног. Везение продолжилось: плот старшаков застыл на привязи. Пока вы дрались, я отвязал верёвки и погрёб куда подальше. Последнее, что помню: одинокая шишка, может, та, о которую он споткнулся, плюхнулась в воду и исчезла. Как и я — предатель, за которого ты умер.
Убийца исчез. Много лет я приезжал в деревню, где в первый и последний раз пробовал миндаль. Ублюдок не появлялся, а потом состарился и я. Болезни, внуки. Я узнал, что умираю, и приехал проститься с прошлым.
На пустой улочке он гладил кота, щуря глаз на солнце. Сомнения отпали, когда из рваного кармана посыпались орешки. Он нас не помнит, но признался, что убил многих. Подумал, я чей-то дед. Я зарядил пистолет, но… Когда-то споткнулся он, теперь я: кот бросился на спину, старик ударил ножом, я выстрелил. Он мёртв, но ничего не изменить. Я умираю, прости. И дай попрощаться.
Мой друг закрывает глаза. Он говорил сам с собой и вряд ли заметил, что отвечал на мои немые вопросы. Таланты Князя в мире призраков почти безграничны, но что они в мире живых? Много лет я задавался этим вопросом, боясь тратить лишнюю крупицу таланта на что-то неважное. И годами мечтал о том, чтобы вновь сказать что-то человеческим голосом. Хватит ли у меня сил?
— Ми — н — даль, — говорю я давно забытым голосом. Произношу то слово, ради которого никогда не использовал дар Князя. То, важнее которого нет ничего в моём давно сгнившем сердце.
Мальчишка — а сейчас передо мной именно он — замирает. Глаза чуть не выкатываются из орбит. Мой голос — эхо в небе, что слышало сотни подобных историй. Что такое семья? Любовь? Я не знаю. У меня был ты, миндаль и снеговик, тающий в лучах солнца.
Мой друг падает у могилы. В воспоминании мальчик бежал издалека, но теперь я знаю: мой друг бежал всю жизнь.
— Учитель? — бесшумно спрашиваю я.
— Да? — отвечает он.
— Завтра принесут стихи. Считай эго желанием в выигранном споре.
Он отвечает — я не слышу. Орешки падают на мёрзлую землю. Звёзды сбежали, вокруг тьма — такая же, как в душе одноглазого старика.
Хотя мой друг и сам старик. Вряд ли он думает обо мне: обручальное кольцо скажет лучше слов. Кто она? Как зовут детей, внуков? Помни о них. Знаю, ты вернулся бы, будь второй шанс. Жаль, что их не бывает. Ведь и ты умер осенью 1953 года, потому что не жил, а боролся со страхом. Я слышу отголоски твоих мыслей: дети исчезают в тесных, облепленных жвачкой лифтах, орехи — яд, а лица беспризорников — агония мальчишки, что не выговаривает «Р».
Я — Князь? Это правда лишь отчасти. Спросите, как я забыл смерть? Отвечу: забыть легче, чем помнить.
Меня зовут Лебетун. Я умер шестьдесят четыре года назад. Может, не так плохо остаться мальчишкой?
Зов нестерпим. Пока Учитель, Ловкач-Два-Пальца. Не плачь, Семнадцать, тебя помнят. Что может быть важнее?
Орешки проваливаются в землю. Каков миндаль на вкус?
— Спроси у белочек, — шепчет мой друг и смеётся, как в то далёкое ноябрьское утро.
Из последних сил, я добавляю:
— Надеюсь, в другом мире не кормят манной кашей.
АЛЕКСАНДР ДЕДОВ
ПАНСПЕРМИЯ
Проверка системы! Раз-раз. Кажется, нашему кораблю конец. Моей аварийной капсуле удалось катапультироваться. Полчаса назад закончилась гибернация. Не знаю, выжил ли кто-то ещё. В ста метрах от меня лежит разбитая капсула инженера автономных систем жизнеобеспечения. Патрикян мёртв… Боже! Как же всё это вышло? Даже если напарник Патрикяна выжил, нам всё равно придётся туго: материалы и аппаратура для оборудования базы, скорее всего, остались на орбите, либо разбросаны по всей планете. Нужно прийти в себя…