Решение пришло. Не успев с ним до конца согласиться, Калитин забрался под душ и отвернул краны.
Горячей воды не было. Одежда тяжелела, липла к телу, тащила его, обессиленного ночным бдением и спиртным, вниз. Иван сполз по стенке, дотянулся до бруска хозяйственного мыла, принялся ожесточённо и беспорядочно тереть им одежду и тело. Липкая матовая плёнка застывала и лопалась, животный резкий дух, исходящий от мыла, казался тошнотворно-вездесущим…
Истерев весь брусок до обмылка, Калитин понялся и дрожащими руками принялся смывать с себя хлопья бурой пены. Зубы стучали неудержимо, подушечки пальцев покрылись водяными морщинами. Иван обхватил себя, провёл руками по одежде, пытаясь выгнать скопившуюся в ней воду — всё было тщетно. «Чёрт с ним!» — выдохнул он наконец и прошлёпал, оставляя мокрые следы, к дивану. Снимать одежду Калитин не собирался, он не слишком верил в магические свойства хозяйственного мыла. Несмотря на крупную дрожь, бившую тело, а, может быть, и благодаря ей, провалиться в сон удалось быстро.
Снился Калитину лично Яков Семёныч — начальник производственной линии, который распекал печатника за сегодняшний прогул. В начальственном кабинете у окна почему-то стояла кроватка, с которой укоризненно смотрел на брата Васька. Это было неприятно, но терпимо. Иван неуклюже извинился и, только собравшись уходить, понял, что он абсолютно гол. Ужас вырвался из груди криком и мгновенно заполнил всю комнату. Дело было, конечно же, не в стыде — он отчётливо осознавал, что одежда вырвалась на свободу.
Когда Калитин испуганно подскочил на кровати, не успев ещё толком открыть глаза, на лоб ему легла, придавливая к подушке, мягкая тёплая ладонь. Такое материнское, исключительно женское движение. Маринка. И на секунду вернулось успокоение. Мир показался почти сносным.
Пока Иван не понял, что под одеялом — не своим худым и мокрым, а под пуховым, Маринкиным — он абсолютно гол.
Зарёванная, слегка пьяная Маринка, не могла взять в толк, в чём именно она виновата.
— Я свет в окне увидела и пришла — тебя так рано никогда дома не бывает, мало ли что. Давай звонить, а ты не открываешь. Дёрнула ручку — открыто. Ты во сне колотишься от холода под мокрым одеялом. Что я должна была сделать? Раздела тебя и сухим укрыла — только и всего. А вещи на батареях развесила.
— И где они теперь? — Калитин давил любовницу мрачным неотрывным взглядом.
— Да откуда я знаю? Я к себе смоталась за лекарствами, — она указала на горку таблеточных ласт посреди подоконника, — думала, воспаление лёгких схватишь. Может зашёл кто?
Иван удручённо кивнул головой и посмотрел в окно. Одинокий фонарь посевал крупнодисперсным ржавым пшеном. То и дело в конусе его света мелькала фигура прохожего, заставляя Калитина вздрагивать — вдруг это его одежда возвращается домой. Какой будет их встреча? Может быть, она попытается убить его, чтобы отнять последнее — эту уродливую квартиру и изводящую работу.
А вдруг — свистнула шальная мысль — мы сможем подружиться? Ивану вспомнился фильм об Электронике, который привозили показывать в деревенский клуб. В фильме кудрявый мальчишка приучил помогать себе робота-близнеца, свалив на того всю учёбу.
«Может быть, он тоже станет моим помощником. Возьмёт всю работу на себя. Или, хотя бы, одну смену. Я возьму себе утреннюю, а он вечернюю. Это будет почти похоже на жизнь».
Калитин понимал, что он плывёт. Тело горело, рука, опиравшаяся на поручень кушетки, согнулась, и он рухнул лицом в подушки.
Проснулся снова Иван уже ночью, от настойчивых поглаживаний Маринки, чьи пышные формы с трудом помещались на их полуторном лежбище. То ли она нагрела его, как кошки греют хозяев, то ли нахлынувший на жар не отступал до сих пор — пот струился по Калитину ручьями. Всё случилось в полузабытьи, как по пьянке в их первый раз. Наутро он догадывался, что что-то было, но что именно, припомнить не мог. Жар и ломота в теле сменились теплом и приятной истомой.
«Отогрела всё-таки».
Настроение у Калитина было, как ни странно, отличное. Пока Маринка на кухне соображала нехитрый завтрак, он, так же, как вчера, но уже без испуга и горячности, осмотрел всю квартиру и констатировал, что вещей след простыл.
— Ва-а-а-нь, завтракать иди, — протянула почти по-деревенски с кухни любовница.
Сегодня она выглядела особенно свежей, но всё равно грустной.
— Ты, это, не обижайся за вчерашнее, нервы у меня ни к чёрту. А вещи… да и чёрт с ними. Давно пора было что-нибудь новое купить, — Иван хотел сгладить последствия недавнего срыва.
— Уезжать тебе надо, — Маринка подняла глаза и тут же опустила в стол. — Вроде я тебя должна наоборот к себе привязывать, но жизнь моя уже отжита, — она махнула ладонью, отсекая возможные возражения, — а тебе, покуда не засосало в эту трясину, бежать надо. Я себя знаю, я шалая, моей заботы дольше, чем на неделю, не хватит, а больше тебя и подхватить некому.