Олечка и Человек-рыбка переглянулись.
— А как быть мне? — спросила девочка.
— Вот всё голову ломаю… — почесала покрытый шерстью нос Розали. — Если ты оденешься чудовищем, то какой будет тогда смысл?
— Пойду так, — предложила Олечка. — Пусть все думают, я страшный человек.
— А если кто-то попросит снять маску?
Это был тот случай, когда ответ лежал не на поверхности.
— Придумала! Будет чуточку больно, чуточку. Скорее, неприятно. Идём!
Розали схватила Олечку за руку и потащила в ванную комнату. Человек-рыбка остался на месте.
В ванной комнате мышка-старушка избавила Олечку от одежды, потом сделала длинные надрезы на коже спереди и сзади — и сняла кожу целиком. Олечка посмотрела на себя, на кровавую лужу, которая натекла у ее ног, и расстроилась.
Честно говоря, в такое дурацкое положение она ещё не попадала. Попадала в разные, но не в такое.
— Теперь ты можешь стать настоящим чудищем! — объявила Розали, напяливая на неё чужую шкуру. Застегнув пуговицы на спине, мышка-старушка повернула девочку к зеркалу.
В зеркале стояло страшное существо, похожее на свинью. Во всяком случае, у него был пятачок.
— Нравится?
— Ладно. Пусть так, — согласилась Олечка. — Только как-то колет. Словно свитер.
— Дело привычки. Быть чудовищем, знаешь ли, не так просто.
Розали надела на неё обратно кожу человека и прибавила:
— Теперь, если снимешь ее, все увидят, что ты самая обычная образина!
Они вышли из ванной. Увидев Олечку, Человек-рыбка пожал плечами. В конце концов, он только игрушка, и его мнение никого не интересует.
В Nevermore праздник уже начался.
— Я подожду вас дома, — сказала Розали, махнув рукой на прощанье.
Олечка махнула в ответ.
Чудища бродили по соседям, собирая сладости в корзинки и мешки.
Олечка поразилась, как много стало вокруг людей, однако вспомнила, что все они ненастоящие.
Обойдя несколько домов, Олечка и Человек-рыбка приблизились к особняку Мэра. Над главным входом красовался портрет самого Тыквы, в парадном мундире и при шпаге. И хотя мундир и шпага производили впечатление, сам Тыква бы всего лишь украшением на Хэллоуин, которых вокруг было полным-полно.
— Сладость или гадость, — крикнула Олечка Смурина, когда открылись двери мэрского особняка.
На пороге стояла Жирная Гусеница. Из ее маленьких глазок лились кровавые слезы.
— Просто ужас что такое! Ужас! — пролепетала Жирная Гусеница. — Вы должны это видеть!
— Мы? — удивилась Олечка.
Но Жирная Гусеница убежала внутрь дома. Ничего не оставалось, только следовать за ней.
В большой спальне, на большой кровати сидел сам Тыква. Он был в ночной рубахе и совершенно расстроенных чувствах. У стены рядком стояли слуги: козел, баран и майский жук, все в ливреях, густо расшитых золотом. Боясь, что и их съедят, бедняги не смели лишний раз пошевелиться.
— Добрый вечер, — поздоровалась Олечка, но на неё никто не обратил внимания. Тыква в особенности, ибо целиком был занят трапезой.
Тачка с вопящими от ужаса детьми стояла возле кровати. Мэр протягивал руку, брал очередного отпрыска и совал в свой зубастый рот. Ему было совершенно наплевать на крики и протесты.
Хрум! Хрум! Хрум!
Так ел своих детей Тыква. Одного за другим. Безо всякой жалости, надо подчеркнуть.
Не успела Олечка ничего придумать, как в комнату, оттолкнув ее и Жирную Гусеницу, ворвалась супруга Тыквы — впрочем, не одна, а в компании с каким-то господином.
Супруга Тыквы не была тыквой по рождению. Скорее, ее можно было назвать Восковой Мандаринкой, такой реалистичной, что хотелось сорвать с неё кожурку и скушать.
— Всё, с меня хватит! Я предупреждала тебя! — закричала Восковая Мандаринка. — Ты не хочешь внимать голосу разума!
Тыква посмотрел на супругу со страхом и раскаянием.
— Дорогая, я говорил, ничего сделать нельзя. Это судьба! Если я не буду есть наших детей, моему владычеству в Nevermore придёт конец!
Лежащие в тачке тыковки завопили ещё громче.
— И хорошо, что придёт! — сказала со всей твёрдостью Восковая Мандаринка. — Я привела Ворона Линялого! Тебе крышка!
И господин вышагнул из-за ее спины. Он был одет в элегантный клетчатый костюм и кепку. Из-под кепки торчал длинный вороний клюв, а из штанин голые птичьи ноги с чёрными блестящими когтями.
— Добрый день, господин мэр! Вы готовы?