Наклейка с кристалла была отклеена, и больше всего он напоминал стеклянную бусину неправильной формы туземных бус.
Таких кристаллов, наверное, не выпускали лет сто.
Когда я вставил его в разъем, я почувствовал необычайный холод, потом сильную волну тепла, и я испугался, что сейчас мой мозг расплавится, но наконец кристалл плотно вошёл в разъем, и я увидел южную оконечность Земли Отвратительной Королевы Мод.
Передо мной была цепочка следов.
Зачем дед хранил этот кристалл, я так и не понял.
Вообще-то, даже сто лет назад вряд ли кто-нибудь выпустил бы настолько скучный кристалл.
В нем не было ни крови, ни эротики, ни адреналина.
Кому могло прийти в голову просто-напросто идти по чьим-то следам в снегу?
Я попытался сдать его в антикварный магазин, но без маркировки его отказались взять.
Оценщик — грустный мужик лет пятидесяти — сказал, что кристалл был сделан примерно лет сто двадцать назад.
Работал он — как и все древние кристаллы — на энергии лунного света.
Поэтому их раньше и называли кристаллами Луны или лунными кристаллами.
Кристалл деда был абсолютно тусклым из-за долгого нахождения в коробке.
Я положил его за штору на подоконник и на какое-то время забыл о нем, пока как-то ночью, ложась спать, не увидел холодное синее свечение за шторой.
Я слез с кровати, отдёрнул штору — кристалл сиял каким-то мрачным и торжественным светом.
Я долго смотрел на него, охваченный каким-то странным сомнением, но потом, решив, что это просто какая-нибудь древняя стрелялка, вставил его в разъем, и моё сердце сковал ужасный холод.
Я шёл и шёл по равнине вслед за следами, оставленными словно бы ногой маленькой невесомой японской балерины.
Наконец кристалл отключился, и я открыл глаза.
Кристалл часов показывал половину шестого.
Я почистил зубы, отчаянно зевая, кое-как оделся.
Я накинул куртку-дождевик (всю эту неделю прогнозировали дожди) и вышел на улицу.
Шексна была необычайно чёрной, словно бы этот тусклый рассвет был рассветом сто тысяч лет назад.
Я пошёл вдоль реки, на набережной никого не было.
Повсюду валялись пустые водочные бутылки и обрывки бумажных цветов.
В ресторан «Танцующий эльф» я вошёл через восточную служебную дверь, прижав кристалл служебной карточки к разъёму двери.
В помещении для приёма товара никого не было, из десяти холодильников был заполнен только один.
На улице, у входа уже виднелось несколько женских силуэтов, но до половины седьмого было ещё десять минут, и я закурил первую утреннюю сигариллу, заклеив ее двумя гранулами Луны, чтобы наконец проснуться.
Докурив, я открыл дверь для приёма товара.
Первой сегодня оказалась совсем молоденькая девушка лет семнадцати, на руках она держала ребёнка, которому ещё не было и года.
Она положила его на электронные весы — вес был 5670 грамм, возраст 281 день, пол — женский.
Ребёнок был совершенно здоров, и я заплатил ей сколько следовало по тарифу.
Ребёнка я положил в холодильник, он был совершенно спокоен, даже не делая попытки заплакать.
Всего в этот день принесли девятнадцать детей, из которых мальчиков было двенадцать, что не очень хорошо, так как женское мясо ценится выше.
Я отправил мэйл на детскую ферму, чтобы они привезли больше девочек, чем мальчиков.
Грузовик должен был прийти около десяти утра.
Итак, утренний приём был закончен.
Я проверил температуру в холодильниках, все дети были ещё живы.
Я сделал температуру чуть повыше, чтобы дети дожили до вечера, когда их начнут готовить.
Я выбрал латте в кофейном автомате и взялся за книгу, которую я читал уже месяц.
Это была «Божественная комедия» Данте в оригинале.
Чтение давалось мне с трудом, даже с помощью кристалла итальянского языка.
Вечерний сменщик должен был прийти в шесть вечера, и, в принципе, до шести мне делать было нечего, только иногда проверять температуру в холодильниках да ждать грузовик с детской фермы.
Когда я читал про ледяной круг ада, раздался гудок грузовика, и я пошёл открывать ворота.
У ворот меня уже ждал водитель, держа в каждой руке по младенцу.
Все они были завёрнуты в чёрную материю.
Наконец все дети были погружены в холодильники, и грузовик уехал.
Я курил сигариллы, читал Данте и ждал сменщика.
День тянулся медленно как ожерелье из самоцветных камней.