V. НА РОДНЫХ ПРОСТОРАХ
Недолго думая, Яна предложила мне поехать ко мне в деревню, чтобы разыскать ту самую картину. Она пребывала в полном смятении: никогда раньше ей не приходилось сталкиваться с «потусторонним», а сейчас она ясно видела себя на старой фотографии двадцатипятилетней давности. Я и сам был удивлен, никогда бы не подумал, разглядывая это фото десять лет назад, что на ней изображена моя будущая девушка, ну или, по крайней мере, девушка, похожая. Но все же ехать я мялся. С самого детства мне было трудно представлять своих друзей родственникам, да еще и знакомство родителей с Яной вышло довольно неловко. Впрочем, это было даже легче, особенно, когда тебе не нужно говорить всякие тупые фразы а-ля "мам, папа, знакомьтесь, это моя девушка". Или подруга. Или просто Яна. Гораздо проще, когда родители сами берут инициативу, зная, какой ты стеснительный. Ехать предстояло не особо долго. Деревня, в которой жила моя бабушка, находилась в километрах пятидесяти от города. Я все детство провел там, рисуя картины на пленэре, воображая себя молодым Анатолием Митрофановичем; раскладывал краски на траве, смешивал их на самодельной палитре, ставил маленькие холстики на мольберт (куча целых досталась мне от прадеда), и рисовал. Вообразите себе прекрасное, теплое лето, легкий ветерок и вокруг никаких многоэтажек, дорог, а просто уединение с природой. Мы вышли на автобусной остановке, откуда до дома бабушки было не так далеко. Пешком, конечно же. Яна оглядывалась и светилась от счастья: надо же, как тут красиво! Она никогда в жизни не была в деревне. Родители у нее среднего достатка, несколько раз они летали на море. А я еще завидовал ей, потому что она была в стране моей мечты - Германии - которая мне только во снах снилась, да на картинках встречалась. От этого я чувствовал себя еще более ущербным: я вообще никогда не был заграницей. Пару раз, когда мне еще было двенадцать, родители хотели отдохнуть с Таиланде, но всегда, уже собравшись, они превращались в каких-то бесов и на них накатывали дикие скандалы. Собственно говоря, так все и срывалось. Потом они даже думать перестали о совместном отдыхе. А я так и остался тем школьником, которому не о чем было писать сочинение "Как я провел лето", ибо я из года в год проводил его либо дома, либо у бабушки. Разговаривая, мы дошли до дома. Это был частный домик, как и большинство в этой деревушке. Я готов был поспорить, что Яна даже никогда не находилась внутри такого строения, в чем все-таки оказался прав, когда завел об этом разговор. Мы подошли к покосившимся деревянным воротам - их когда-то делали мой отец с дедом, но последний скончался три года назад из-за болезни. Я мало с ним общался, больше был привязан к бабушке, но и смерть деда меня тоже тогда задела. Мне было двадцать лет, и я узнал о его смерти, когда пришел с очередного коллоквиума по химии - двадцать пропущенных от мамы и семь от папы. Тогда я понял, что что-то случилось. Родители никогда не звонили мне так часто без причины. Особенно отец. Яна оглядывала округу. Я интуитивно начал делать то же самое - представлять себе ее реакцию, ставить себя на ее место. Случайно замечаю грязные окна. Нельзя, чтобы это увидела моя девушка, хотя она уже заглядывается на цветы в палисаднике. Стараюсь ее отвлекать, чтобы не думала, что я весь в бабушку - грязнуля. Начинаю пороть несусветную чушь. Отвлек. Звонок на воротах не работал, да и бабушка его редко слышала - все-таки к старости слух у нее немного ослаб. Я открыл калитку палисадника и подошел к окну, постучавшись. Через какое-то время белые шторки в доме зашевелились и выглянула бабушка. Лицо ее радостно сияло, видимо, она нас очень ждала. Между тем я вышел из палисадника и приобнял Яну, которая кротко стояла в ожидании. У самого меня сердце забилось как бешеное и я думал, что его слышно даже девушке. Мысленно я отсчитывал минуты и секунды до того, как бабушка откроет ворота, и чем меньше их оставалось, тем сильнее сохло в горле. Удивительно, как внутри тебя происходит какая-то борьба чувств, в то время как внешне ты ничем не отличаешься от Путина на конференции. Я поправил очки и вообразил себе, что сейчас думаю о серьезных вещах, хотя самого так и тянуло проблеваться от чего-то сжимающего все твои органы изнутри. Наконец послушалось скрежетание ключа в скважине. - Здравствуйте, дорогие мои! - только отворив дверь, бабушка уже тянулась обнимать меня, расцеловывать, а потом подошла к Яне, и обняла ее тоже. - Яночка, про тебя я уже наслышана. Славик, наверное, тоже про меня говорил. Зови меня баба Маша. Только не по имени отчеству, не люблю так... Давайте, заходите, покормлю вас, устали же. Мы шли вслед за бабушкой. С крыльца шли большие сени, заставленные коробками; бабушка хранила там вещи, которые захламляли ей дом. Она была как раз из тех людей, кто "жил прошлым". Все накопленные за жизнь вещи ей было жалко выкидывать и поэтому они бережно были сложены в картонные коробки, которые, видимо, она брала в местном магазине. Если вам не знакомы деревенские дома, то сени - это небольшое помещение, по типу коридора в квартирах, только обычно неотапливаемое. По крайней мере, мне пришлось объяснять это Яне. У моей бабушки здесь было довольно уютно, летом она выносила обувь сюда, чтобы не занимала место в доме. Зимой у нее хранилось здесь все остальное, а подоконник сеней иногда служил своеобразным холодильником, на них когда-то ставили огромные кастрюли супа, которые не влезали в холодильник, а под старой дедовской шубой в углу хранились банки с вареньем, компотами - в общем, это место служило еще чем-то типа погреба. Или кладовки. Все вместе. Тут даже стоял старый шифоньер, в котором хранились раньше некоторые вещи Анатолия Митрофановича, и, возможно, до сих пор там лежат. В сенях также была небольшая крашеная в красный дверь - да, та самая кладовка прадеда, закрытая на ключ. В доме у бабушки был сделан хороший ремонт. К счастью, сейчас можно было умываться водопроводной горячей и холодной водой из под крана, а не как раньше - тут висел рукомойник, в который каждый раз приходилось наливать воды, чтобы умыться. Многое изменилось с моего детства, что даже навевало мне тоску. Старые круглые коврики, сплетенные самой бабушкой из лент тоже куда-то канули; в последний раз, когда я тут был, они еще лежали на кухне. Сейчас тут стоит только старый деревянный стол, который смастерил дед и пару стульев. На столе до сих пор аккуратно выглаженная любимая бабушкина скатерть, а на стульях надеты чехлы, которые ей дарила моя мама. Кухня была маленькая, да и сам дом не величайших размеров. Бабушка жила сейчас одна, и я даже корил себя, что езжу к ней так редко - наверное, ей тут скучно. Она усадила нас за стол. Я уловил запах фирменного бабушкиного борща - очень его любил. Яна все это время была такая милая и кроткая, меня забавляло видеть ее такой: когда она еле видно улыбается и опускает глаза в пол, хотя в принципе ее стеснительной не назовешь. А сейчас она собрала свои русые кудряшки в хвост, и это сочетание уютного дома и моей любимой девушки было просто лучшим, что я когда-либо видел. Я снял очки, потому что глаза уже устали от такой нагрузки. Правда, сделал я это ненадолго: с моим зрением в -5 только этим и заниматься. Протерев глаза, я налепил их обратно, и теперь Яна заглядывалась на меня. Кстати, в гостях у бабушки я чувствовал себя менее скованным: я улыбался во весь рот, обнажая свои зубы. К счастью, они были не кривыми, иначе бы я еще сильнее ненавидел себя. - Ну, как тебе тут? - этот вопрос был первым, что я произнес за все прошедшее время. - Нравится, - Яна улыбалась. - Так необычно, как в книгах. Кстати да, совсем недавно Яна зачитывалась военной и послевоенной прозой, и, видимо, эти деревенские дома запали ей в душу. Мне даже стало тепло на душе. Бабушка второпях поставила нам и второе блюдо: гречку с подливом. Люблю эту традиционную еду. Дай бог, что Яна не привередлива. Когда мы только-только начали жить вместе, я даже боялся предложить ей что-то подобное, исходя из того, что у себя дома она ела всякие шикарные вещи. Ну, как шикарные, явно, не гречку и не макароны, как я, когда стал жить один. Но оказалось совсем наоборот: она всегда с радостью садилась рядом со мной и подцепляла вилочкой макароны с моей тарелки. Обедая, мы трое молчали. Был слышен только свист чайника и часы, тикающие у бабушки на стене. Хотя нет, как-то романтично. Я совсем забыл про звуки ложки о тарелки и прихлебывание супа. Первой нарушила тишину бабушка, разливая чай. - Ну, рассказывайте, что вас сюда привело? Славик захотел деревню показать городской девчонке? - рассмеялась бабушка. - Что-то типа того... - тихо ответил я. - Но в общем-то, мы здесь немного по другому вопросу. - Интересно, внучок, выкладывай. - В общем, мы разгребли коробку, которую ты нам выслала. И там была фотография деда Толи, где он рисует портрет, помнишь? - бабушка кивнула. - Так вот, у тебя не осталось портретов, которые он писал? Бабушка призадумалась. - Что-то не припомню, чтобы он вообще рисовал порт