— Она говорит, что это владения смелого и знатного хана…как бишь его… Шестилап, что ли… Да, слышал — противная ядовитая гадина типа паука, если интересно… Говорит, что скоро придут их мужчины и отомстят нам за надругательства и смерть.
— Переведи, что я не собираюсь ни обижать, ни тем более убивать никого из них. Мне нужно только молоко и сыр. Не даром, естественно.
Айра что-то пытался втолковать поварихе, но, похоже, без особого успеха. Волчонок же застыл, как вкопанный, уставившись взглядом в одну из ее помощниц. Девчонка действительно была хороша. На остальных женщин — коренастых и плосколицых — она не была похожа ни фигурой, ни лицом. Довольно высокая и стройная, ну, разве что, чуть узковаты глаза, да немного подчеркнуты скулы. Даже волосы ее были светлее, чем у ее родственниц. Родственниц ли? Может быть, она рабыня, служанка при жене «знатного и смелого»… Не нравится этот застывший взгляд парня, ох, не нравится!
Снаружи раздался шум. Скиталец вышел из шатра, и вовремя. Из ельника выехали на своих низкорослых мохнатых лошадях три всадника. Двое из них были совсем еще детьми — даже Волчонок против них выглядел мужчиной. Главный же и был, судя по всему, ханом этого рода — немолодой кочевник с лицом, обросшим так, что только глаза и плоский нос были видны из этих дебрей.
Скиталец поднял руку в знак приветствия и произнес слова, которые минуту назад силился выдавить из себя Айра.
— Здравствуй, я пришел с миром.
А чтобы подкрепить свою реплику более весомым аргументом, снял с пояса флягу, отпил сам, и протянул старику.
— Что хочет уважаемый? — осведомился хан, вытирая губы рукавом грязного тулупа. — Мы люди бедные, у нас ничего нет. Что в лесу поймаем, то и едим.
— Видишь этого рыцаря? — Скиталец указал на Малыша, гордо сидящего на загривке Серого. — Ему нужно хорошо питаться. Молоко, сыр, масло. Куплю, не обижу. У меня есть белая мука и вино. А если желаешь, могу расплатиться и монетами.
Старик покивал, спешился и зашел в шатер. Через минуту оттуда выскочила одна из девушек и куда-то убежала. Следом вышел и Волчонок.
— Эй, парень, полегче! — буркнул Скиталец. — Нам не до этого.
Но парень даже не обернулся на эту реплику, продолжая смотреть в том направлении, куда скрылась девушка.
Вскоре она вернулась, неся в руках мешок и бурдюк. В мешке, как и предполагал Скиталец, были твердые, как камни шарики овечьего сыра, а в бурдюке — кислое молоко.
— Ладно, Волк, грузи питание на лошадь, а я пойду с хозяином расплачусь.
Хозяин от монет отказался, предпочтя кувшин вина и миску белой муки. Когда же Скиталец начал аккуратно подводить его к тому, чтобы оставить Малыша в этом глухом селении, испугался так, будто ему предложили приглядеть за какой-нибудь нечистью.
— Да пойми, уважаемый, путь наш долгий, трудный. Мне тяжело, а каково ему? Он совсем малютка, ему мамкин уход нужен. Я — старый рубака, могу с мечом управляться, с копьем. Но я не нянька при младенце. И дел своих у меня невпроворот. Ну, говори, что хочешь? Бурдюк вина и полный мешок муки. По рукам? Хочешь, еще дам хороший железный нож. Соглашайся! Ведь не насовсем оставляю. Буду назад ехать, еще и золота дам.
Глаза у хозяина горели, будто у голодного хищного зверя в ночи, еще немного и слюна с клыков капать начнет! Ох, как хочется! Целый бурдюк вина, да еще нож! Но нет, это никак не отразилось на его решении. Боялся хан. Слухи в этих местах скачут быстрее скакунов Скитальца. Даже в такую глушь первыми добрались.
Но все же жадность свое слово сказала. Хан отозвал повариху в темный угол шатра и о чем-то битый час с ней беседовал. Наконец подошел к гостям, держа за руку девушку, которая так очаровала Волчонка, и сказал:
— Забирай. Моя дочь. Она умеет за детьми ухаживать. Мешок муки, бурдюк вина и нож.
— Нет, — покачал головой Скиталец. — Так не пойдет. Забирай малого, тогда и получишь свое вино.
— Нет, ребенка не оставлю. Мой род и так почти вымер. Не хочу, чтобы вырезали сосвем-совсем. Забирай девчонку. Она хорошая, работящая. И наложницей будет хорошей — в походе мужчине без женщины тяжело.
— И не жаль дочери-то?
— Она не настоящая дочь. Она от рабыни, что я привез из похода на Побережье. Свою бы дочь я никогда никому…
Волчонок тронул его за рукав.
— Скиталец, на два слова.
— Соглашайся, — сказал он, выйдя из шатра. — Нам без бабы Малыша не выходить.
— Что, понравилась девочка? — улыбнулся Скиталец. — Наверное, и ее хочешь похоронить где-нибудь среди льдов?
— Зря ты так, — покраснел парень. — Я дело говорю. Кстати, тебя надуть хотят. Такую цену лупят, что можно было бы десяток рабов купить. Один только нож знаешь, как здесь ценится? Требуй еще пару дойных коз и десяток баранов. И Малышу молоко свежее каждый день будет, и мы без мяса не останемся.
— Ты умеешь коз доить?
— Нет, не умею, — соврал Волчонок, снова покраснев и выдав себя с головой. — Для того и прошу девчонку взять. Помрет малый без женского участия. Впрочем, тебе решать, кому жить, кому умирать.
Скиталец и сам понимал, что ситуация практически безвыходная. Спрятать ребенка в глухом селении не получится. Оставить его у себя никто не отважится. Вернуть Пророку? Нет, против этого восстает все его сознание и подсознание. Пока не выяснится, что кроется за интересом этого человека к Малышу, никакого решения предпринимать не следует. Да и где он нынче, этот Пророк? Не возвращаться же… Ну, что прикажете делать?!
Спустя пару часов кавалькада снова выступила в поход. На гнедой кобыле, до этого обремененной только поклажей, теперь восседала девушка и Малыш. Настроение у всех было не самое радостное. Малыш был очень недоволен, что теперь приходится ехать в компании с женщиной, а не на скакуне Скитальца. Тот же в свою очередь не испытывал особенного удовлетворения от того, что его отряд все разрастается. Тащить с собой бесполезный балласт — сомнительная радость. Кто знает, как там обернется дальше… Айра, ехавший впереди, время от времени оглядывался и бросал недовольные взгляды то на гнедую с девчонкой, то на хозяина — кому-то сразу дают скаковую лошадь, а ему — Айре из рода Айры — приходится снова тащиться на отнюдь не благородной скотине. Девчонка ехала молча, только изредка вытирала глаза рукавом длинного замшевого балахона. Волчонок тоже разыгрывал неудовлетворенность, «артист погорелого театра»!
— Не умеешь ты торговаться, Скиталец, — бурчал он, качая головой. — За мешок муки, полный бурдюк вина и нож — рабыня, коза и три барана… Мало. А ты еще и медяков женщинам дал на ожерелья.
— А то ты недоволен! — буркнул тот. — Не переживай, эти медяки здесь никому не нужны, пусть дамы свою грусть немного подсластят. Ладно, позови девчонку, хочу познакомиться.
Теперь настроение испортилось и у парня. Но приказание пришлось выполнять — куда денешься!
— Тебя как звать? — спросил Скиталец, когда гнедая поравнялась с его конем.
— Гаумлие, — робко ответила девушка.
— Ну и имечко, сразу и не произнесешь. Что означает?
— Птичка, Услаждающая Пением Своего Господина.
— Еще лучше! Поёшь, что ли?
— Так называют дочерей главы рода и рабынь-наложниц, — уточнила девушка.
— Что-то вроде бастарда? Это имя тебе не подходит. Раз дочь местного царя — стало быть, Принцесса. Остальное — детали. Так и буду тебя называть.
— Как будет угодно господину.
— Меня все зовут Скитальцем. Запомнила?
— Да, господин.
— Ясно, — вздохнул «господин». — Запомнила она… Ладно, с ребенком обращаться умеешь?
— Да, господин, я всех деток батюшки вынянчила, — девушка шмыгнула носиком и вытерла слезы рукавом.
— Не расстраивайся. С нами тебя никто не обидит. И к своим родичам вернешься. А поможешь Малыша сохранить живым и здоровым — награжу.
Глава 7
Из ненаписанного дневника скитальца:
«Чем дальше в лес — тем больше дров. Но в нашем случае, похоже все как раз наоборот. Дорога все труднее, растительности все меньше. Все больше приходится расходовать фураж, все меньше скотине перепадает подножного корма. Древесину на костер находить все труднее. Попадаются, время от времени каменные деревья, но какое это топливо! Тлеет в костре, только калории отбирает, не давая ничего взамен. Дорога… впрочем, какая там дорога! Камни да расщелины, каньоны речек и кручи. Лошади устают, особенно, скакуны. Вьючные лошадки, вроде как, страдают меньше, по крайней мере, по ним не видно. Что же говорить о людях?