Ощущение было такое, будто по голове мешком с песком грохнули. Леха, будто в тумане, позволил девчонке отвести себя в повозку и уложить отдыхать. Она чуть позже вернулась и накормила его каким-то варевом и снова ушла к своим спутникам. Наверное, варево содержало снотворное, потому что Алексей сразу же заснул и проснулся только на другой день. Повозка снова неторопливо тряслась по каменистой дороге, скрипя своими колесами.
Тем не менее, эта спокойная музыка дороги почему-то внушала тревогу. Внутренний голос снова предупреждал об опасности. Неожиданно в повозку влетела его нянька и, размахивая своими косичками, развила бурную деятельность. Она перевернула мешки с травой и столкнула Лешку прямо на голые доски дна телеги. Хотя он и не протестовал, девочка закрыла ему рот ладошкой и указала пальцем куда-то за спину. Потом она накрыла его мешками, полностью лишив возможности что-либо видеть. И повозка снова двинулась по дороге.
Что происходит снаружи? Оставалось только слушать. Послышался давно забытый звук — цокот копыт. Его Алексей последний раз он слышал в Афганистане. Там всадников он встречал часто. Но в их промышленном регионе лошади — редкость, а верховые и вовсе нонсенс. Разве, что в цирке можно увидеть. Очевидно, табор нагнал отряд всадников. Они остановили повозки и стали о чем-то говорить с его спутниками. При этом разговор шел на повышенных тонах. Всадники что-то кричали, приказывали, ругались, а знакомый уже Алексею старик — разговаривал с всадниками только он — говорил с заискивающей, просительной интонацией, явно пытался угодить нежданным гостям. Через несколько минут ругань всадников, и цокот копыт стали удаляться, а повозки снова двинулись по дороге. А вскоре девчонка извлекла его из-под мешков, и путешествие продолжилось.
Но, после всего происшедшего валяться пластом в повозке Леха уже не мог. Он поднялся и перебрался на облучок, поближе к своей сиделке. Та начала бурно протестовать, пытаясь вернуть своего пациента на место, совершенно не обращая внимания на отрицательные жесты последнего, а может быть, не понимая их смысла. Наконец Леха просто зажал девчонке рот рукой и отпустил только тогда, когда понял, что она готова хоть немного помолчать и послушать.
— Алексей, Леша — он ткнул несколько раз указательным пальцем себя в грудь, — а ты? Тебя как зовут? — на этот раз указательный палец указал на девочку.
— Ли-а — удивленно произнесла та. Наверное, девочка удивилась, что ее пациент говорит совсем не так, как ее спутники, но, кажется, она его поняла.
— Лия так Лия, вот и познакомились — для уверенности Алексей повторил манипуляции указательным пальцем, произнося несколько раз подряд: «Алексей — Лия, Лия — Алексей».
— Теперь, дорогая Лия, ты будешь учить меня языку, — сказал Леха, сам не очень-то веря в успех своего предприятия.
Дело в том, что иностранные языки, и, в частности, немецкий всегда были мучением для Алексея и головной болью для его родителей и педагогов. Яков Эммануилович, преподаватель немецкого (а в параллельных классах и английского с французским), заслуженный учитель УССР, среди учеников которого были гении, поступившие на факультеты иняза нескольких университетов страны и даже в небезизввестеный МГИМО, часто говаривал ему с глазу на глаз: «Увы, Алеша, твердость твоей тройки обусловлена только твердостью твоих кулаков. Не расстраивать же лучшего спортсмена школы перед ответственными соревнованиями. История и физрук мне этого не простят». Если другие предметы Лешка еще мог подтянуть, выучить, зазубрить, наконец, то с немецким проблемы были постоянно. К своим достижениям в языкознании он мог причислить разве что умение объясниться с афганскими базарными торговцами, с помощью разговорника. Да и то, зачастую торговцы говорили на русском языке лучше, чем Леха на фарси.
Но сейчас он чувствовал — что-то изменилось. Память стала работать, как магнитофон — что ни услышишь, откладывалось в ней, запоминалось «всерьез и надолго». Наверное, это было то, о чем предупреждал Док — результат контакта с канвой. Иначе, откуда могли взяться такие способности? Алексей вспомнил давно забытые детали из своей прошлой жизни, в частности то, что Штыря Светка когда-то в его присутствии назвала Костиком. Вспомнил имена всех соседей по палате в Ташкентском госпитале. Даже тех, из реанимации, которых и знать то не мог, так как лежал без сознания. Всплыла в памяти фамилия соседа по парте, которого еще в первом классе перевели в другую школу.