Нас сопровождали реактивные истребители. Мы сидели впритык один к одному, с оружием на ремнях и с парашютными мешками за плечами; пахло смазкой, искусственным волокном и потом. Наш двестипятидесятимильный полет к дельте Нила длился ровно час, ему предшествовала непрерывная сточасовая бомбардировка с воздуха, и мы надеялись, что разбитая на Синайском полуострове египетская армия не сможет оказать серьезное сопротивление. И все же у меня сжалось сердце, когда я увидел внизу пенистый прибой. многочисленные рукава Нила, илистое мелководье и по обе стороны канала — большие соляные болота… Один за одним мы выпрыгнули из люка, и сразу же нам навстречу побежала земля. Вдруг она начала плеваться огнем.
Мы были передовым отрядом, который имел задание — захватить аэродром Гамил, расположенный на северо-западе от Порт-Саида. Постройки около летного поля в большинстве своем были разбомблены: английские штурмовики прикрывали нашу высадку с воздуха. Однако мы попали в самый ад. Командование египетской армии раздало оружие населению, и на навстречу бросились мужчины и женщины. Они стреляли в нас пока мы висели на парашютах, пока приземлялись и искали себе укрытие, а потом пошли в атаку.
Мы косили их ряд за рядом. У нас было оружие лучше, чем у них, мы были хорошо натренированы, элитными войсками и знали как обороняться и как эффективнее всего убивать.
— Огонь! — орал капитан Шотовер, и автомат трясся в моих руках.
Я видел как они подпрыгивали, падали, переворачивались в пыли. Я швырял гранаты. Грязь брызгами взлетала вверх. Я слышал предсмертные крики. А они все двигали и двигали на нас.
В двадцати шагах от меня, на моих глазах, бородатый египтянин зарубил топором оного из моих товарищей. Я порешил на месте того бородатого. В нас начали стрелять две молодые девчонки — я послал им длинную автоматную очередь, и там все стихло. Но вдруг из-за руин выскочили египетские танки; они раздавили несколько парашютистов, и вынудили нас отступить. Меня зацепила пуля и я потерял стальную каску. Но тут налетели наши штурмовики, засвистели их реактивные снаряды, и передний танк взлетел в воздух. Над летным полем стоял густой дым. Какой-то раненый кричал:
— О моя нога! О-о-ой! Моя нога!
— А ну ребята, выше головы! — крикнул где-то рядом хриплым голосом Билл Шотовер. — Вперед! Смыкайтесь вместе!
Но его слова утонули в грохоте боя. Где-то загремел египетский громкоговоритель, и на нас нас надвинулись новые шеренги с ножами, с палками и лопатами: солдаты, гражданские, женщины — все население шло против нас, било, кололо и топтало. Я лично видел, как командира роты, моего старого приятеля Билла, проткнули каким-то длиннющим штыком и затоптали на земле, потом передо мной появилось перекошенное от ненависти, потное лицо египетского матроса с вытаращенными глазами. И после этого я ничего не помню.
Очнулся я только в этом убогом плавучем лазарете, где со скуки начал огрызком карандаша царапать свои воспоминания. Моя рана сильно не болела, а когда боль возрастала, мне давали укол. Я был единственным, у кого обнаружили признаки жизни, когда, позднее, морская пехота захватила аэродром и начала убирать трупы. Это, точно, было довольно страшное зрелище. Первая и вторая волна «Красных дьяволов» были стерты в пыль. И мой старый приятель Билл, который живым и невредимым прошел войну в джунглях Малакки и побоище в Кении да еще дослужился до капитана, лежал среди этих трупов.
В первые дни мне все казалось, что вот он подойдет ко мне, сядет на край кровати и начнет объяснять стратегическое положение. Но и тут для него было бы теперь немного радости. Как рассказал мне санитар, уже на следующий день наши окончательно застряли перед Эль-Кантара, в тридцати километрах от Порт-Саида. А в тот же день вечером Советы своей категорической угрозой вмешаться в Суэцкий конфликт вынудили нас к перемирию; у нас не было другого выхода, потому что Америка кинула нас на произвол судьбы. Нам даже не удалось выйти за соляные болота. А впрочем, как говорят наши солдаты, нам повезло, потому что египтяне собирались с помощью тяжелой артиллерии начать контрнаступление в районе Исмаилии и снова сбросить нас в море. Как бы там не было, но в наших руках только пятая часть канала. Эх — черти бы его забрали!