— Ну и ну! — сказал Аксель, робко вылезая из кресла. — Старик, я тебя уважаю. Но больше не надо, о’кей? (И подумал: «Вот бы мне такого пса. Уж я бы не пожалел для него мясной косточки…» Однако он тут же вспомнил, что Шворк утащил Кри, и решил погодить с добрыми чувствами.)
И всё-таки… пудель-самолёт! Пудель-гостиница! А кстати, если так, может, здесь и телефон найдётся? И потом, в приличных самолётах и гостиницах людей принято кормить… особенно если до этого испортили им сэндвич… Аксель не обязан таскать с собой консервы! Правда, он не платил за билет. Но, с другой стороны, Шворк и не просил его об этом. Сам-то небось упитанный, вон как дерётся!
— Да, — с вызовом сказал Аксель, вернулся в кресло и, почти утонув в нём, сжал для пущей решимости подлокотники (в виде двух резных голов каких-то рогатых зверей). — Меня оторвали от обеда, и неплохо бы кое-кому об этом подумать…
Ни звука. Ни шороха. Может, он выразился недостаточно ясно? Может быть, его просто не поняли? Для чего-то же эти столики здесь стоят!
— Есть хочу! — набравшись смелости, повелительно крикнул Аксель, ещё сильнее стиснув подлокотники кресла.
Раздался короткий лязг, и металлический колпак столика, стоящего перед его креслом, откинулся на шарнире. Аксель увидел перед собой серебряный обеденный прибор такой красоты, что годился скорее для музея, чем для того, чтобы неприлично и грубо набивать с его помощью живот. Столешницу покрывала хрустящая белая салфетка с голубым изображением рогатой морды и буквой «S» посредине. Тугой веер таких же салфеток в серебряном стакане и свежие розы в хрустальной вазе Аксель воспринял уже как должное. Одно ему почему-то не понравилось: на двузубых вилках, фигурных ложках, ножах, ножичках и щипчиках для сахара и бог весть чем ещё — на всём были выгравированы изображения тех же рогатых морд, что украшали салфетки и кресла.
И ещё: почему на чудесной тарелке нет никакой еды? А в высоком хрустальном бокале — питья? Не смеются ли над ним?
— А еда? — вежливо напомнил Аксель пустому пространству. И добавил: — Руки у меня чистые.
Но это, похоже, никого не волновало. Обед не появлялся.
— Ах, да, — осенило вдруг Акселя. — Я же ничего не заказал! Что тут у вас дают?
Молчание.
— Ничего не дают? А это всё тогда зачем? По-моему, не стоило так стараться и накрывать на стол, словно я король или герцог, а потом морить меня голодом…
Тишина.
— Да что же это! Безобразие… Ну хорошо… вспомним, что я делал, когда моё первое желание исполнилось. Я… ничего не делал. Нет! Я держался за подлокотники кресла!
И Аксель решительно взялся за резные морды, как рулевой океанского судна за штурвал.
— Хочу сосиски с клёцками и кетчупом! — срывающимся голосом заклял он пустую, ослепительно блещущую тарелку, сверля её глазами. И всё появилось!
— А-а-а!.. — торжествующе завопил Аксель. — Ну, теперь вы у меня все попались! — заявил он в пустоту неведомо кому. — Немедленно отдавайте Кри!!!
Тишина. Молчание.
— Отдайте Кри… — упавшим голосом сказал Аксель. — Сейчас же!
Ничего. А что, если отдавать-то уже и некого? При этой мысли Аксель чуть не заплакал. Но тут же в его возбуждённом мозгу возникли сразу две спасительных мысли, за которые он уцепился, как утопающий — за соломинку. Первая — что его желание, может быть, не исполнилось потому, что они уже и так летят к Кри. И второе: нельзя же заказывать свою сестру, словно тарелку супа! Эти рожи исполняют, вероятно, вовсе не любое желание, а лишь связанное с едой.
Поэтому он заказал себе ещё апельсинового сока и принялся за еду, стараясь не ронять слёзы в тарелку. Чай Аксель попил из термоса, чтоб не злоупотреблять чужим гостеприимством. И потом, может быть, за всё это ещё придётся платить? Его сбережения — не считая оставшихся дома неприкосновенных альбомов с двумястами четырнадцатью монетами и одной, затерявшейся неизвестно где, — были при нём. Но составляли они всего лишь восемьдесят семь евро пятьдесят центов. Одно только волшебное свиное филе в такой вот собаке-ресторане, может быть, стоит дороже.
Наевшись и напившись, Аксель отложил нож и вилку, но тут у него мелькнула ещё одна мысль.
— Спелый банан, — велел он, дотронувшись не до подлокотника кресла, а до рукоятки ножа, иначе говоря, до серебряной рогатой морды. Банан тут же — уже очищенный и нарезанный аккуратными ломтиками — с чпоканьем вздулся из маленькой тарелочки прямо перед его носом. Словно пузырь в болотной воде! И появился он даже, кажется, ещё скорей, чем возник бы с помощью кресла. Наверное, чем ближе была морда к будущей цели заклинания, тем сильнее оно действовало.
— Спасибо, уберите! — вздохнул Аксель (он был слишком сыт и сделал заказ для проверки). Банан не шелохнулся. Сердце мальчика забилось сильнее: значит, надежда ещё есть! Он не сказал, ЧТО надо убрать, и волшебство не сработало. А ведь и Кри он полным именем тоже не назвал…
— Уберите, пожалуйста, остатки банана, — сказал он, проглотив ломтик для виду. — Я в другой раз доем!
И тарелочка послушно исчезла.
— Ну, — сказал себе Аксель, откинувшись на спинку кресла и закрывая глаза, — последняя попытка…
И громко отчеканил дрожащим голосом:
— Доставьте мне сюда немедленно мою сестру Кристине Реннер! Я жду.
Тишина. Молчание. Аксель тяжело поднялся с кресла и побрёл прочь от столика.
— О’кей, — мрачно сказал он. — С вами всё ясно…
Но на самом-то деле ничего не было ясно, кроме одного: жить в грязи и голодать не придётся… если только Шворк не выплюнет его через пять минут, как сластёна — надоевший леденец. Впрочем, он ли здесь хозяин? Аксель присел на корточки перед креслом и принялся разглядывать рожи-подлокотники. И чем больше разглядывал, тем меньше они ему нравились. Формой они напоминали львиные морды, но у какого же льва нет носа, зато есть бычьи рога? Что-то в этих мордах было не человеческое и не звериное… Ладно, а что, если попросить у них не еду, а что-нибудь посерьёзнее?
— Уберите, пожалуйста, посуду, — распорядился он, — и поставьте мне на столик… телевизор!
Грязные тарелки тут же исчезли, а вместо них перед Акселем очутился огромный телевизор «Панасоник», точь-в-точь такой, как у семьи Реннер в гостиной. Но, приглядевшись, Аксель не обнаружил на корпусе ни одной кнопки, равно как и гнёзд для антенн. И вообще, с чего он взял, что это «Панасоник»? Названия фирмы нет, а вместо него под экраном в центре — уже знакомая серебряная рогатая морда.
— Включись! — велел мальчик, позабыв — а может, по какому-то наитию не захотев прикоснуться к морде пальцем. Экран ожил, на нём замелькали цветные тени.
Аксель довольно улыбнулся: значит, вовсе не обязательно трогать морды, чтоб они тебя слушались, достаточно просто посмотреть! Приятно всё-таки знать, что у тебя способности к волшебству… Но улыбка тотчас исчезла с его губ, глаза расширились, лицо исказилось от ужаса.
Вместо ведущего новостей или сцены из фильма на непроглядно-чёрном, с какими-то багровыми отсветами, экране возникла страшная морда. Примерно такая же, как на мебели или салфетках, только живая и в тысячу раз более отвратительная! Она была мертвенно-серой, словно грубо слепленной из асфальта. Скошенный шишковатый лоб, торчащие над ним, будто у жирафа, небольшие остроконечные уши, напоминающие рога, и горящие свечки-глаза. Никаких признаков рта или волос Аксель не заметил. Но самым мерзким у этого монстра был нос — обычный человеческий, правда, в пять раз больше, чем положено, почти равный по величине остальным частям головы. Под тяжестью носа это существо при ходьбе должно, наверное, сильно наклоняться вперед? Вот о чём успел подумать Аксель той крохотной частичкой своего мозга, которая не омертвела от страха и даже пыталась убедить остальные частички, что всё это просто «ужастик» для взрослых и надо скорее выключить телевизор, и… и… Но у него не хватало сил шевельнуть языком или пальцем. Вид чудовища просто заморозил его, даже льняные волосы на макушке встали дыбом.
Зато самого экранного монстра вид перепуганного Акселя вовсе не зачаровал. Секунду морда сверлила человека горящими глазками и вдруг, к ещё большему ужасу и омерзению мальчика, вытолкнула их из глазниц на подвижных белых стебельках. И повела ими в стороны, явно высматривая, нет ли в «салоне желудка», кроме Акселя, ещё какой добычи. Ничего не найдя, монстр с гнусным чмоканьем вывернул наизнанку кончик носа, ставший из асфальтово-серого розовым и склизким. Затем изнанка, похожая на свиной пятачок, начала дёргаться и сокращаться, издавая непонятные звуки — так тупым ножом водят по точильному камню. Но, может, это был незнакомый язык? Акселя чуть не стошнило от отвращения прямо на пол — и, если бы не страх перед Шворком, он бы не удержался. А чудовище, не дождавшись ответа, злобно взревело и подалось вперёд. Аксель, оцепенев, увидел: белый от напряжения нос начинает медленно выступать из экрана — будто утопленник всплывает из воды. Ещё несколько секунд — и зверь прыгнет на ковровую дорожку перед столом…