— Мучений? Каких мучений? — сказал он, глядя в глазницы черепа.
— А разве ты не видел мою камеру пыток, малыш? Вот за это меня и взяли в Подземный Мир — за заслуги… Я родилась в Вормсе много веков назад, и мне повезло. Я была нужна многим. Долговая тюрьма, женская тюрьма, тюрьма инквизиции, сумасшедший дом и, наконец, просто славное заброшенное местечко, где боялись жить трусливые людишки! Но они были по-своему правы… — гордо добавила башня. — Немногие из них выжили бы, проведя в моих комнатах зимнюю ночь, когда оживают призраки тех, кто был здесь замучен! Особенно, кстати, эти призраки жадны до детей — ведь среди них немало матерей-убийц. Они явились бы за вами уже сегодня в полночь, даром что не сезон…
Бродячая Башня сделала злорадную паузу, но Аксель не дал ей насладиться этим — он уже многого навидался и наслушался за последние дни.
— «Бы?» — переспросил он. — А что же им помешает?
— Мне велено всего лишь доставить вас назад, в замок, — с досадой призналась башня. — А жаль… Чего только вы не испытали бы там, на третьем этаже, прежде чем уснуть! Я бродила вьюжными ночами по всей Германии, чтобы угодить моим верным обитателям — ведь я стала волшебной давненько, шесть веков назад. Заблудившийся в горах путник, шайка разбойников, озябший нищий, который радуется нежданному ночлегу в чистом поле, иногда даже просто кошка или птица — всех ждал радушный приём… И только собак мне никогда не удавалось заманить. Те почему-то сразу чуяли недоброе…
— Значит, ты следила за нами?
— И не думала! Тебе ли так утруждать меня? Я просто бежала рядом. Пару раз даже показалась вам — там, у замка, и на склоне Цугшпитце, — чтоб тебе приятней было вспоминать сейчас свою глупость. Кстати, я делаю столько же шагов в минуту, сколько обычный пешеход. Только шаг мой равен целой миле. Так что если б ты и сумел нанести мне рану — вы оба расшиблись бы, выскочив наружу… Но сомневаюсь, чтобы какое-нибудь из ваших заклятий оставило на мне хоть один рубец. Контрзаклятие давно наложено — словно вы и впрямь опасные волшебники, а не жалкие малявки! Не пойму хозяина…
— Потому и не поймёшь, что сама давно свихнулась, — объяснил Аксель. — Меньше болтай, старая дура, а не то я превращу тебя в бродячий туалет для животных. И все собаки будут сбегаться к тебе стаями!.. Кри, ты что?
— Помоги мне, Акси… — Кри, пыхтя, пыталась размахнуться стулом и дотянуться им до окошка. — Я ей… мучительнице животных… стекло выбью… на память!
— Не надо, — шепнул мальчик, выхватывая у неё стул. — Ты же слышала… нас опередили контрзаклятием. И потом, мы в горах! Тебя продует…
— Плевать! — топнула ногой Кри. — Что же, он вечно будет нас опережать, этот мерзкий Штрой?!
— Нет, — начал Аксель. — Не вечно… — Но из черепа вновь послышался хриплый ненавидящий голос:
— Я дважды горела… Четырежды меня брали штурмом — один раз даже сам Томас Мюнцер.[5] Но меня возрождали, и я только молодела, как смерть над детской кроваткой. Однако я отдала бы даже эти воспоминания, если б могла оставить вас здесь на ночь! Я унесла бы вас в Мюнхен, и из моего окна, во время пытки, вы видели бы окна своего дома… Не искушайте же меня, два червя, или я забуду даже приказ Тихого Гостя!
— Тихого? — издевательски протянул Аксель. — Хотя, вообще-то… по сравнению с твоими матерями-убийцами… Ладно, Кри, пойдём вниз. Я всё-таки кое-что попробую, — шепнул он ей на ухо.
Проведя девочку через третий и второй этажи побыстрее, чтобы она не разглядывала зловещую обстановку новыми глазами, он ступил на пыльные половицы под лестницей первого этажа и огляделся.
— Просто чтоб не сидеть без дела, — сказал мальчик, доставая меч. — А вдруг клинок белых гномов сильнее, чем заклятия Штроя? Я теперь понимаю, что кое-что в сказках идёт от настоящих волшебников! И в одной из них — очень страшной, помню, я никогда не читал её на ночь, — было сказано, что оружие и другие вещи убитого обладают особой магической силой против убийцы… Понимаешь?
— Да… Я тоже где-то слышала об этом, — с дрожью добавила Кри. И, размахнувшись, Аксель вонзил острие в полусгнившую штукатурку — на всякий случай, под лестницей, а не на виду, у парадной двери. Из-под клинка брызнул сноп оранжевых искр, а сам он завизжал живым, злобным визгом. А потом соскользнул со штукатурки, но на ней осталась глубокая вдавлина. Акселю даже показалось, что из неё тянет ветерком. Он прижал глаз к штукатурке и увидел небольшие сквозные отверстия.
— Ага! Поддаётся! — ликующе шепнул он сестре. — Но придётся повозиться…
— Нет у нас времени возиться! — возразила Кри. — Слушай… а если ты ещё и подколдуешь? Мечу тогда станет легче.
— Кри, ты гений! — И Аксель, на секунду сморщив лоб, пробормотал:
Насквозь прорезать стену надо, Чтоб детям выбраться из ада!— Где вы, юные негодяи? — заскрежетал высоко над ними знакомый голос. — Как вы посмели причинить мне боль?! Я не отдам вас никому, и будь что будет!
— Скорее, Акси! Скорее!
Но Акси не нуждался в поторапливаниях. Он ещё раз вонзил клинок в штукатурку, которая в ответ завыла, и потянул лезвие к полу. Меч шёл, словно кухонный нож сквозь подмёрзшее масло — не так быстро, как сквозь камень при бегстве от Шворка, но несравнимо с прежней скоростью. Сделав два прореза под прямым углом друг к другу, Аксель разбежался и шепнул Кри:
— Пинай!
Две правых ноги, отбив себе пятки, обрушились на преграду. И она рухнула! Когда рассеялась пыль и древняя труха, измазанные и разгорячённые дети увидели в проёме яркий солнечный свет. Полуденные лучи падали на каменистую почву перед высокой скалистой стеной, закрывающей весь дальний вид. Башня, вопреки прежним угрозам, стояла неподвижно, изрыгая прямо-таки тигриный рёв. Впрочем, когда Аксель и Кри, держась за руки, выскользнули из пролома и оглянулись на врага, они увидели, что неподвижность эта только кажущаяся. Всё здание, похожее на укутанную до бровей старуху, дрожало мелкой дрожью, словно силясь разорвать незримые путы и обрушиться на детей своей тяжестью. Те кинулись бежать во весь опор. Но так как впереди была стена ущелья, они поневоле обогнули угол башни, приближаясь по периметру к её парадной двери.
И остановились как вкопанные, по-прежнему держась за руки.
Перед ними возвышался Потусторонний замок. Парадные двери были распахнуты настежь, а в их проёме стоял господин Штрой (Многоликий, Великий Звёздный, Тихий Гость, и пр., и пр., и пр.), широко и гостеприимно улыбаясь. То ли этого требовали обстоятельства, то ли Штрой праздновал знаменательный день, но с мятой одеждой старого туриста было покончено. Теперь его мерцающие космические глаза впечатляюще сочетались с длинной бархатно-чёрной мантией, по которой плыли и переливались созвездия, туманности и галактики. И вид у него был не скучающий и ленивый, а собранный и сосредоточенный. В правой руке дух держал длинный жезл с вогнутым серебряным зеркалом вместо набалдашника. Зеркало напоминало телевизионную «тарелку» и было нацелено на дрожащую от бессильного гнева Бродячую Башню.
— Чтобы этого больше не было! — грозно сказал Штрой, и из зеркала ударил ослепительный голубой луч, который попал прямо в оконце башенного чердака. Дождём брызнули осколки, и вихрь пламени охватил верх башни. Оттуда донёсся короткий вой и смолк.
— Вот так… — пробормотал Штрой, и пламя погасло, оставив чёрные дымящиеся пятна под самой черепицей. Башня неуловимым движением скользнула вверх по каменному склону, словно стартующая ракета, и замерла высоко в небе над замком, на самой кромке обрыва. Она словно решила на время отступиться и посторожить в надежде, что ей ещё выдадут её жертв. Против этого Штрой не возражал и, опустив глаза и жезл, широко улыбнулся детям:
— Рад приветствовать вас снова, друзья мои! Добро пожаловать!
Кри, стиснув зубы, молча прошла мимо него в тёмный, как погреб, холл. Аксель последовал бы её примеру, но его слишком тревожил один вопрос. Он нехотя остановился перед волшебником и спросил:
— Где Отто?
— Ждёт вас с нетерпением и сейчас спустится в холл, — заверил Штрой. — Интереснейшая личность! Мы славно пообщались за чаем, пока вас не было… Вам ни к чему больше подниматься наверх, ибо мы уже отправляемся!