— Лично мне тут очень нравится! — горячо заверил Аксель. — Но при чём тут…это? — кивнул он на неподвижную фигуру в коляске.
— Как при чём? Тёте Аделите весь остров перемывает косточки, все не дождутся, пока она разорится!
— Из-за мужа-португальца? — перебил Аксель.
— Да нет же! Они только вид делают, что дело в этом…Ей все всегда завидовали, потому что она привыкла быть лучше всех! Она смолоду ведёт себя будто…будто…
— Будто королева? — подсказал Аксель, начиная понимать.
— Ну да, — кивнула Пепа. — Она ведь у нас городская, хоть и любит повыделываться на сельский лад. И из дворян, пускай бедных, и красивая в молодости была — страх! Ты вот у неё снимки старые попроси — сам увидишь…И тётя скорей умрёт без покаяния, чем пойдёт к кому-то на поклон. А этот Диниш был простолюдин, и она никогда бы за него не вышла, если бы…
— Если бы — что?
— Ничего, — вздохнула Пепа. — Ничего…Ещё и я буду про них сплетничать с жильцами! В общем, нам хотелось, чтоб про наш пансион тоже хорошо говорили. А на ту пору, как мы из-за него беднеть стали, поселился у тёти один…мастер восковых фигур. Он работал в Лондоне у мадам Тюссо, может тебя и меня слепить так, что от живых не отличишь. Но расплатиться с нами не смог — в казино проигрался, что ли… А он хитрый был, видел, что дела у нас не больно-то хорошо идут, и, главное, видел, что тётя за человек. И говорит: давайте, я вам лорда отдам в уплату, вас тогда весь остров будет уважать! То есть, это не совсем лорд, а историк какой-то ихний, но у него серьёзный вид. Вы, мол, не подпускайте к нему близко зевак, держите под замком, выкатывайте в сумерках на прогулку, и все будут думать, что у вас короли да принцы останавливаются. Тётя и согласилась. Да и чего его в суд тянуть, раз у него всё одно денег нету? А шум нам больше, чем ему, навредил бы: люди бы толковали, что у нас одни нищие живут…В Лондон его, правда, не отпустила, так он это чучело почтой выписал, через друзей.
— Ну и ну, — покрутил головой Аксель. — Я бы нипочём не догадался!
— Тебе много не надо, ты не хитрый, — прямо сказала Пепа. — Я таких, как ты, ещё не видела! Уж не знаю, где бы ты сгодился — разве в монастыре? А у нас народ — не тебе чета. В мышиную норку влезут! Их не обманешь…Так что мне эта затея сразу на душу не легла. Не люблю пыль в глаза пускать!
Впрочем, когда она выносила приговор акселевой простоте, в голосе у неё было что-то, от чего сердце мальчика сладко сжалось. Так что он и не подумал обидеться.
— Если близко не подпускать — запросто обманешь, — заметил Аксель, вглядываясь в пустые стеклянные глаза «лорда». — Здорово сделано! Но почему у него такой вид, словно его жгут огнём, или словно он издевается над кем? Вон как оскалил зубы…
— Не знаю…Мы с тётей тоже сперва смущались этим, а потом привыкли. Может, он чем болел, историк, когда с него лорда лепили. Но теперь всё равно, как он выглядит! Я знала, что это добром не кончится. Нам теперь ни от кого проходу не будет! Хоть бы мы уже разорились поскорей, продали этот дом да уехали куда глаза глядят…
— Пепа, — молвил Аксель с укором, взяв её за руку, — неужели ты хоть на секунду могла подумать, что я тебя выдам?
— Не меня, а тётю… — тихонько поправила она, с надеждой косясь на него.
— Вас обеих! Вы так приняли нас здесь, так о нас заботитесь…И вообще, это было бы просто…подло!
— Правда? — Пепа подняла к нему заплаканное лицо и улыбнулась. — Ты никому не скажешь?
— Сама же знаешь, что никому! — нежно сказал Аксель.
— И отцу?
— И отцу!
— И ведьмам своим?
— И им… — Аксель чуть помедлил, подыскивая слова, чтобы объяснить, что Кри хорошая, просто с ней нужно иметь огромное терпение, а когда не хватит и его, то всё равно не опускать руки. Но в эту секунду Пепа подалась к нему и поцеловала его — в левый угол рта!
В глазах у него потемнело, помутилось — это превосходило всё, что он когда-либо испытывал! — и он понял, что сейчас умрёт. Но вместо этого лишь вздохнул и потянулся к ней. Ему оставалась доля секунды до сумасшедшего счастья…когда в них обоих, как выстрел, ударил придушенный гневный вопль. Аксель рывком обернулся и увидел белую, как мел, Кри, стоящую на пороге и глядящую на него с неописуемым выражением. В ту же секунду Пепа с быстротой молнии ринулась вглубь пустых апартаментов, кончик юбки и пятки её мелькнули в дверной щели — и дверь захлопнулась.
— Беги, беги… — ненавистно напутствовала её Кри, не делая никаких попыток приблизиться к Акселю, словно он был зачумлен. — Так значит, мы с Дженни для тебя уже ведьмы? Которые суют нос не в своё дело?
— Вот именно! — гневно сказал Аксель, сжав кулаки. Вместо огромного терпения, про которое он так ничего и не успел рассказать Пепе, в нём поднялось огромное, никогда прежде не испытанное чувство, с трудом выразимое словами. — Какого чёрта ты здесь делаешь, а?
— Того же самого, что и ты…братец!
Аксель глубоко вздохнул и медленно облизнул губы, ещё хранящие Пепино тепло.
— Не знаю, что для волшебницы обидного в слове «ведьма», — процедил он, — но если она шпионит за мной, то… — и замолчал.
— Ну, ну? Что? — выплюнула Кри, подбоченившись. — Говори, да не пожалей потом!
— То я ей больше не братец! — отчаянно крикнул Аксель. — И ни о чём жалеть не буду! Ясно тебе, шпионка?
— Это ты мне больше не нужен! — прошептала Кри. И исчезла.
Аксель слепо протянул руку, чтоб опереться на что-нибудь, и ладонь его легла на плед, покрывавший колени фигуры в инвалидной коляске. Ладонь упёрлась во что-то острое, жёсткое, неживое — он отпрянул, как от удара током, в ужасе уставившись на злобно оскаленный рот и стеклянные зрачки воскового старца.
Минута бежала за минутой, а он всё стоял, глядя на застывшее лицо перед собой и заново растравляя свои муки. Ему всё ещё не верилось в случившееся. Он и прежде, бывало, ссорился с Кри — да как! Но это, сегодняшнее, было чем-то другим, в тысячу раз хуже всех прежних ссор, вместе взятых. Аксель и Кри ещё никогда не отказывались друг от друга — пусть на словах. А самое худшее заключалось в том, что Аксель не чувствовал раскаяния. Он не может отступить — даже если Пепа, не дай бог, сию секунду исчезнет навеки! Дело уже не в ней. И если Кри не способна это понять — тем хуже для Кри. Откуда она взялась в чужом, пустом номере, будто из-под земли? Значит, она и впрямь шпионит за ним — она, за которую он ручался перед Пепой, как за самого себя? Что ж, выходит, не надо было все эти годы, чуть что, ползать перед ней на коленях, вымаливая прощение…За ошибки нужно платить. Вот он и заплатил: вместо Пепы, которую он мог бы сейчас целовать, перед ним — восковое страшилище! А теперь пусть заплатит Кри. Иначе что же у них получится за жизнь? Её уже нет! Да и Дженни сделает не те выводы, какие нужно, если увидит, что Аксель опять приполз мириться…
— Я не тряпка. Я — мужчина! — вслух сказал он.
Слабый шорох в глубине номера напомнил ему о Пепе. Аксель обернулся и увидел ежа, бегущего от него наискосок — к чуть приоткрытой двери в дальнем конце комнаты, куда только что скрылась его хозяйка. Можно было составить этому ежу компанию и вернуть утраченное, но Аксель сейчас не чувствовал в себе сил предстать перед Пепой в достойном виде. Завтра…У них будет достаточно времени не только для заброшенных домов, но и друг для друга. «И, в любом случае, — сказал себе мальчик, — я провожу здесь не последнее лето. В этом кое-кто может быть уверен, даже если лопнет от злости!»
— До завтра! — громко сказал он двери, зная, что за ней притаились и слушают. — В час тридцать на старом месте.
И, дождавшись слабого скрипа петель, пошёл к выходу. Но почувствовал что-то, резко обернулся и застыл, глядя на инвалидную коляску. Показался ему только что или нет жёлтый, слепящий блеск в глазах лорда, сделавший его злобное лицо живым и особенно страшным? Несколько минут два застывших манекена гипнотизировали друг друга взглядами. Наконец Аксель убедился, что ему померещилось то, что он так наивно предполагал с самого начала, и заставил себя выйти, не оглянувшись.