А.К.: О, ты дубленочку-то не выкидывай…
Е.П.: А Бродский передал ее Кублановскому, а Кублановский передал мне.
А.К.: Не выкидывай, не выкидывай, музейная вещь.
Е.П.: Вон она висит в прихожей, порвалась вся…
А.К.: Эта дубленочка есть воплощение того, чем была одежда в целой эпохе русской культуры. То есть когда эта культура была советской или антисоветской… Вот ты мог бы надеть ту Васину жилетку, а сверху надеть эту рваную дубленочку на получение, допустим, премии «Триумф», и пришли бы тогда с тобой на получение премии и Вася, и Бродский! И Кублановский, и князь Голицын какой-то… Вот что значит одежда.
Е.П.: Духовно они были бы со мной. Незримо, так сказать.
А.К.: Вот что такое одежда, когда она не просто одежда, а вокруг нее выстраивается миф. Вот у Васи всегда было такое, немного мифотворческое отношение к одежде.
Е.П.: Я еще одну историю расскажу, связанную с Васей и моей одеждой, подаренной им. Это история такая, немного мистическая… Как ты, конечно, помнишь, в две тысячи восьмом году пятнадцатого января с Аксеновым случился тот самый ужасный инсульт… А пятого января он был у меня на дне рождения. Выходит он из лифта и сразу стал мне пенять, что я растолстел, стал говорить, что мне надо бегать. А я сказал, что я не бегал, не бегаю и бегать не буду.
А.К.: Да подожди, что ты мне рассказываешь, я же был там у тебя, на этом дне рождения.
Е.П.: Ну да, разумеется, но, может, не видел, что он мне подарил опять потрясающую жилетку, жилетку и одновременно тоже дутик. Такой известной спортивной фирмы, не буду ее называть, чтобы не попрекали рекламой. Такая элегантно-полуспортивная жилетка. Но мне такие спортивные вещи… ну, не очень, понимаешь… Так она у меня и висела, я поблагодарил его, но жилетку эту не надевал. И вот, когда это несчастье случилось с Васей… И прошло еще, наверное, с полмесяца… Я однажды думаю, дай-ка я, уже тепло стало, надену жилеточку. Я ее беру, лезу в карман, а там лежит Васина записка, квадратик такой, написанная в стихах, типа пиши рассказ, та-ра-ра-раз… Я лезу в другой карман — и там лежит записка: пиши роман, та-ра-ра-рам, пришла пора романов… Я лезу в третий карман, а там «пиши спектакль, та-ра-ра-раль», что-то там такое, я потом тексты эти найду обязательно. То есть меня аж холодом прошибло, потому что я знаю, что он лежит без движения, а я это читаю, когда он уже где-то между этим светом и тем. Вот я и говорю, что история взаимоотношений между мною, Васей и одеждой, она имела еще, так получается, и какую-то мистическую сущность.
А.К.: Знаешь, надо эту главу заканчивать на этой истории, потому что у меня аж, честно говоря, мурашки от нее побежали по коже. Как вы с ним через жилетку поговорили…
Е.П.: Понимаешь, во всем этом очень много литературы. И очень много неприятия советской жизни. Вот как называли Солженицына-то? Литературный власовец?
А.К.: А Аксенов — литературный стиляга. Тоже чуждый, антисоветчик… Но! Была одна существенная вещь, которая отличала Аксенова-стилягу от обычного антисоветчика: Аксенов как бы играл на том же поле, что и советские штатные литературные генералы. Вот Михалков с золотой звездой на твиде по ЦДЛу проходит… А вот и Аксенов тоже в твиде, да еще и подороже… Он мне рассказывал такую историю: когда он поехал в Лондон, он там купил себе пиджак твидовый серый, то есть серо-черный все в ту же клеточку пье-де-пуль, «куриная лапка», тогда это очень модно было. В этом пиджаке он почти на всех фотографиях конца семидесятых, в том числе на одной фотографии, где мы с ним сидим. Изумительный, надо сказать, был пиджак. И вот Вася рассказывает: знаешь, я когда купил этот пиджак в Лондоне и пришел в гости к английскому профессору какому-то, литературоведу или писателю, Вася тогда назвал к кому, но я уже не помню, так вот тот сказал: «О, какой хороший пиджак, сколько ты за него отдал?» А Вася сказал правду — пятьсот фунтов. И англичанин говорит — таких пиджаков не бывает. А Вася ему говорит — я знаю, что Михалков покупает по четыреста… Вот какие сложные отношения были между одеждой и советско-антисоветскими писателями. А английскому интеллектуалу это все по фигу, он знает, что таких пиджаков не бывает, потому что дороже ста фунтов он за пиджак не платил в своей жизни и считал, что дороже — неприлично.
Е.П.: В этом было нечто такое… пролетарское. У нас, советских и антисоветских, собственная, мол, гордость. Вот вы можете ходить в ваших за сто, а у меня за пятьсот, поскольку говорят, что у Михалкова за четыреста, то у меня за пятьсот…