Приходил и сам Пётр Степанович: принёс газировку, бананы, сигареты. Не ожидал. Он тоже узнавал, что да как, и на вид был поражен случившимся. Сказал, что пробивал по своим каналам, но тщетно, следовательно, те двое, скорее всего, «гастролеры».
Больше никто не приходил, некому было.
Как я ни старался оставаться оптимистом, но из всех немногочисленных фактов складывалась одна и та же мозаика: дражайший шеф решил слить меня с пользой. В самом деле, нападавшие могли прыгнуть в припрятанную в закоулке «скорую» и переодеться во врачей, обеспечив себе алиби. Это легко объясняло чуть ли не мгновенное их реагирование на вызов, но вместе с тем им пришлось следовать строго инструкции и везти меня именно в больницу, чтобы не наводить лишних подозрений на крематорий. Намеренное травмирование одной головы указывало на то, чтобы продать меня по частям, ведь здоровье у меня хорошее, даже печень до сих пор не беспокоит. Правда, не совсем понятно, почему не добили по дороге? Может посчитали, что я не опасен, а может просто струхнули, ведь пришлось бы объясняться, а политика шефа всегда была однозначна – полная конспирация. Похоже, он решил, что я слишком много знаю и по пьянке могу разболтать кому-нибудь о нехорошем бизнесе, да и банальную ротацию никто не отменял.
Честно говоря, на мысли о коварном плане шефа навёл ещё и сон, который, как и о живых мертвецах, снился не раз. После нападения я прихожу в сознание в помещении с ярким светом и сильным запахом формалина. Надо мной стоит мерзко улыбающийся Петр Степанович в белом халате, с окровавленным скальпелем в руке. Я ощущаю под собой прохладу металла и различаю звук льющейся воды. Наконец, когда я понимаю, что нахожусь в секционной морга и что из меня, ещё живого, сейчас начнут вырезать органы, я теряю сознание, то есть просыпаюсь. Этот же сон подсказал, как мне действовать дальше.
* * *
Сминая окурок в пепельнице, шеф выжидающе смотрел на меня. Косые тени от жалюзи, исполосовавшие его морду и белую рубашку, сделали его похожим на зебру. Я про себя усмехнулся, а в слух сказал:
– Знаешь, Петр Степанович, я хочу отойти от дел. Я просто не смогу по цвету определить пригодность органа. Для меня теперь в основном всё чёрное, белое и серое.
– Жаль, что всё так получилось. – Шеф покосился в окно, затем снова уставился на меня. – Надеюсь, ко мне претензий нет?
– Ну, что ты. Я ведь пришел не только уволиться, но ещё сделать подарок. Хочу подарить конторе свои органы.
Петр Степанович удивленно вскинул брови. По его лицу стало понятно, что он не знает, о чём и думать.
– Неожиданно, – произнес он. – Весьма.
Я вздохнул и сказал:
– Всё, на самом деле, просто. Во-первых, мне в тягость жить: мигрени могут доводить до исступления, а от чёрно-белого зрения сплошная депрессия. И вообще, видеть стал хуже. Вот смотрю сейчас на тебя и не понимаю, здоров ты или нет? Вид у тебя бледный, как у покойника.
На последних словах я не смог сдержать ухмылку.
– Ну, спасибо тебе, – криво улыбнулся шеф, и, облокотившись на стол, сцепил руки замком. – Не волнуйся, со мной всё в порядке. Что во-вторых?
– А во-вторых, хочу совершить акт благородства. Не знаю, куда вы отправляете органы, но явно не на мясокомбинат для ливерной колбасы. Вот и пусть они послужат кому-нибудь другому.
Тишина длилась секунд десять, пока шеф сканировал меня взглядом. Я был под хмелем, спокоен и расслаблен, выглядел, наверняка, естественно.
– Да уж, – произнес Петр Степанович. – Не знал, что ты способен удивлять. Ты хорошо подумал?
– Я в полном здравии и твёрдой памяти.
– И как ты это представляешь?
– Пущу себе пулю в лоб в комнате смерти. Как насчёт завтра вечером?
Петр Степанович о чём-то сосредоточенно думал, явно учуяв что-то неладное, судя по встревоженным глазенкам. Его правая рука опустилась вниз, затем эта жирная зебра резко встала и наставила на меня револьвер.
– Дмитрий Александрович, ты случайно не хочешь меня подставить? Уж больно всё как-то странно получается.
Я был готов к такому развитию событий и нисколько не испугался. Наоборот, во мне вдруг пробудился азарт.
– Раздевайся! – скомандовал шеф.
– Зачем?
– Хочу проверить нет ли на тебе жучка или какого-нибудь там диктофона.
Я встал и начал, не спеша, стягивать с себя верхнюю одежду: куртку, клетчатый кашне, водолазку.
– Да брось, Петр Степанович. Какие жучки? У тебя же всё схвачено по цепочке до генералов ФСБ. Бояться тебе нечего.