— О-хо-хо-хо, папаша. Не угрожай мне хорошим времяпрепровождением. Ну же. Если планируешь нажать на курок, лучше просто вытащи его из сво…
Удар наносится сзади; я не вижу, как он приближается. Острая боль пронзает меня насквозь, и я не могу удержаться, чтобы не наклониться к ней, пытаясь остановить это. Чертовски больно. Чья-то рука ударяет меня по затылку, и следующее, что я помню — они оба, медбрат и охранник, буквально выносят меня из больницы.
Они вытаскивают меня прямо за раздвижные двери, прежде чем медбрат теряет ту жесткую обжигающую хватку, в которой держал меня, и ослепляющая боль отключается. Я валю его на землю в мгновение ока, а затем обрушиваюсь на него с кулаками. С этого момента все становится безумным. Охранник бьет меня по голове сбоку — не самый изощренный удар в истории драк, — но сила, стоящая за ним, застает меня врасплох. Я поворачиваюсь к нему, рыча, и медбрат сбрасывает меня с себя. Я сильно ударяюсь о землю, голова кружится, и оба мужчины отступают, ругаясь, как моряки.
— Чертов псих. — Медбрат сплевывает кровь на землю. Он наклоняется, опираясь на колени, переводя дыхание, в то время как охранник стоит у стены, хватаясь за грудь, как будто у него вот-вот случится сердечный приступ. — Ты в порядке, Пит?
— Да, — хрипит охранник. — Просто… давно не испытывал такого волнения.
Я начинаю смеяться. Из-за абсурдности всего этого. Из-за того, что эти два идиота повалили меня на землю. Что я, блядь, позволил им дотронуться до себя. И что действительно чувствую себя намного лучше, чем пять минут назад.
— Оставь его, Реми. Он того не стоит, — говорит Пит, охранник.
Я открываю глаза, а Реми стоит надо мной, глубоко нахмурившись.
— Ты у кого-то наблюдаешься, чувак? Перестал принимать лекарства или что-то в этом роде? — спрашивает он. — Потому что это откровенно безумное поведение.
Я перестаю смеяться и устало вздыхаю.
— Что, если бы я действительно был сумасшедшим? Ты мог бы по-настоящему ранить мои чувства.
— С ним все в порядке, — рычит Пит. — Пошли. Давай вернемся внутрь, пока кто-нибудь не заметил. Не хочу тратить три часа на описание этого дерьма. Моя смена заканчивается через тридцать минут.
Реми оценивает меня, оглядывает с ног до головы. Как только решает, что со мной все в порядке, качает головой и направляется ко входу.
— Не пытайся вернуться сюда сегодня, — приказывает он. — Иначе вызову полицию. Понятно?
— О-о-о, не волнуйся. Я понял.
Раздвижная дверь с шумом закрывается за ними, и я остаюсь один в унылой ночи. Июль в Маунтин-Лейкс непростой. Влажный. В воздухе пахнет петрикором, хотя нет никаких шансов, что пойдет дождь. В городе мертвая тишина. Неподвижно, словно он ждет, затаив дыхание. Я представляю, на что может быть похож ад. Не самый центр ада. Возможно, внешний круг. Я чертовски ненавижу это место.
Сев, уделяю минуту осмотру повреждения на локтях, ладонях и костяшках пальцев, с удивлением замечая струйку крови, вытекающую из мелких царапин, которые получил. Честно говоря, иногда я забываю, что все еще человек. Кажется, зияющая бездна небытия, которая существует прямо под моим солнечным сплетением, должна была поглотить любую биологическую, функциональную часть меня и сделать меня невосприимчивым к настоящему времени. Но нет. Мой костный мозг все еще вырабатывает тромбоциты. Мои легкие все еще насыщают эти тромбоциты кислородом. Я искренне удивлен.
Черт, если бы только те фанатки из аэропорта могли видеть меня сейчас. Захотели бы они по-прежнему сфотографироваться с печально известным Паксом Дэвисом? Или сделали бы снимки меня, страдающего от стыда, чтобы продать какому-нибудь низкопробному таблоиду?
Я мрачно смеюсь себе под нос, с трудом поднимаясь на ноги и присаживаясь на край низкой кирпичной стены рядом со входом в приемный покой больницы, ощупывая себя в поисках сигарет.
Задний карман.
Отлично.
Пачка раздавлена.
Открыв ее, обнаруживаю, что только две сигареты испорчены. Остальные более плоские, чем должны быть, но слегка расправив ту, которую достаю из пачки, и она становится, как новенькая.