Я запрыгиваю в «Чарджер» и уезжаю. Десять коротких минут спустя подъезжаю к Бунт-Хаусу, и вся моя спина и левый бок горят, а в голове стучит. Хватаю свой телефон и ключи, оставляя все остальное барахло в машине, затем, пошатываясь, поднимаюсь по ступенькам к входной двери. Она заперта — парни где-то гуляют.
Прохожу через фойе и поднимаюсь по лестнице, не потрудившись осмотреть первый этаж. Мне нужно добраться до комнаты. Это все, о чем я могу думать. Мои синапсы пульсируют. Лестничный пролет стоит между мной и моей кроватью, но я справлюсь с этим. Что такое один лестничный пролет?
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Одна нога перед другой.
Держусь за бок, впиваясь пальцами в пах всю дорогу вверх, немного беспокоясь, что мои внутренности могут вывалиться. Поднимаюсь в свою комнату. С грехом пополам. Слишком уставший, чтобы снять с себя одежду, я падаю на матрас королевских размеров, шипя, когда от удара боль отдается до самых корней зубов.
Усталость овладевает мной. Когда просыпаюсь позже, Рэн стоит в изножье моей кровати с моим мобильным телефоном у уха. Он хмуро смотрит на меня, когда говорит в него.
— Да. Спасибо. Я прослежу, чтобы он их забрал. Да. И прослежу, чтобы он приехал. Спасибо. — Его ярко-зеленые глаза метают в меня кинжалы, когда он вешает трубку. Кажется, будто Рэн собирается броситься на кровать и обхватить руками мое горло. — Я думал, ты на съемках, — рычит он. — Представь мое удивление, когда я услышал, как твой чертов мобильный телефон разрывается здесь.
Ууухххх, черт. Я действительно сказал ему, что у меня была съемка в городе. Закрываю лицо подушкой, отгораживаясь от него. По крайней мере, если он меня задушит, мне не придется видеть, насколько тот зол.
— Значит, никаких объяснений? Ничего? — Мне не нужно видеть его лицо, чтобы почувствовать его ярость. — Никаких «извините, что я солгал вам, ребята»? Никаких «извини, я ничего не сказал о том, чтобы лечь в чертову дерьмовую больницу дальше по дороге, на серьезную гребаную операцию»?
Я отрываю подушку, сердито глядя на него.
— Это была несерьезная операция. И ты сделал бы это странным.
— Я бы не стал.
— Как думаешь, что ты сейчас делаешь?
— Ты же знаешь, что я надеру тебе задницу, верно? А когда закончу, Дэш прикончит тебя.
— Попробуй, чувак. — Я стону. — Но можешь подождать пару недель? Я уже чувствую себя как отбитое дерьмо.
Оценивая мою жалкую, скрюченную позу на кровати, Рэн выгибает бровь. Даже не пытается скрыть ошеломленное выражение лица.
— Не хочешь рассказать мне, что все это значит? — Он кивает туда, где задралась моя рубашка, обнажая марлевую повязку на моем боку — свидетельство дерьмового, нехарактерного для меня акта доброжелательности. — И почему я только что провел десять минут на телефоне, уверяя кого-то по имени Реми, что ты поедешь в больницу на обследование через неделю? Он что-то бормотал о всевозможных лекарствах, перевязках и прочем дерьме. Что ты с собой сделал? Ты, блядь, умираешь?
Я потираю рукой макушку, сдерживая еще одну ухмылку.
— Тебе было бы грустно, если бы я умер?
Рэн бросает мой телефон так, что тот падает рядом со мной на кровать.
— По крайней мере, на день.
— Ну и дела. Спасибо.
— Ничего личного. Похороны вызывают у меня крапивницу. И школа достаточно раздражает и без того, чтобы все девочки ходили в гребаном трауре.
Я бы рассмеялся, если бы уже не знал, сколько боли это причинит.
— Из-за меня? Почти уверен, что женское население Вульф-Холла устроило бы вечеринку в честь моей кончины.
— Хрень собачья. — Он падает в кресло у окна, не потрудившись сначала смахнуть с него кучу одежды. — Ты как кошачья мята для каждой девушки в радиусе восьмидесяти километров.
Я зеваю, рискуя слегка потянуться.
— Не-а. Я обращаюсь с ними как с мусором.
— Поэтому ты им и нравишься. Я знаю, по крайней мере, одну девушку, которая с радостью продала бы свою душу за ночь с тобой. Подожди… — Рэн прищуривает глаза. — Разве ты уже не трахнул Прес? На последней вечеринке. До того как…
До того как наш психованный учитель английского попытался убить нас всех? До того как Рэн и Дэш официально приковали себя к своим подружкам? Ах, старые добрые времена. Это еще раз показывает, сколько времени Рэн проводит с Элоди, если он называет Пресли «Прес», а не полным, неприятно длинным титулом.