Я просто мазохист. Мучая себя воспоминаниями о той короткой схватке с Чейз, я буду поддерживать себя в течение нескольких недель, а потом и еще нескольких.
В пятницу, перед тем как снова начнутся занятия в академии, моя боль становится достаточно управляемой, чтобы я смог поехать в Нью-Йорк и отвезти останки моего отца обратно в пентхаус Мередит. И проделал весь обратный путь в тот же день. К тому времени, когда нам нужно возвращаться на занятия, я на самом деле рад, что мне нужно что-то делать, куда-то идти, и мои друзья не присматривают за мной, как суетливые чертовы курицы.
Мне даже удается совершить короткую пробежку в то утро, когда мы возвращаемся в Вульф-Холл. Большую часть времени моя спина и бедра чувствуют себя нормально. Я всего пару раз испытываю молниеносную боль, но этого недостаточно, чтобы заставить меня остановиться. Приняв душ и одевшись, я жду на водительском сиденье «Чарджера» появления Рэна и Дэша. Через пятнадцать минут я нажимаю на клаксон, мрачно посмеиваясь про себя, когда пронзительно громкий звук нарушает тишину раннего утра. Парни, наконец, выбегают из дома и садятся в машину, громко жалуясь на шум.
Во время короткой поездки в гору к академии все возвращается на круги своя. Мы подначиваем и раздражаем друг друга, нажимая на как можно больше кнопок друг друга, прежде чем попадаем на очень длинную и узкую подъездную дорожку школы. Как только подъезжаем к величественному готическому шедевру здания, все меняется.
Элоди и Кэрри ждут нас на верхней ступеньке лестницы. Обе. Они выглядят такими счастливыми видеть моих друзей, что дрожь по всему телу проходит от подошв моих ног до макушки головы. Никогда в жизни я не видел ничего более жалкого. Рэн улыбается, когда вылезает с заднего сиденья, и Элоди прыгает к нему в объятия. Сидя рядом со мной на переднем пассажирском сиденье, Дэшу хватает здравого смысла не делать и не говорить ничего, что могло бы вызвать у меня рвоту… пока он не выходит из машины и не обнимает Кэрри. Он целует ее в макушку, и с меня официально хватит. Я взлетаю по лестнице, ругаясь очень громко, очень сердито, стремясь создать пространство между собой и мерзкими гарпиями, которые украли сердца моих друзей.
— Доброе утро, Пакс! Я тоже рада тебя видеть! — кричит Элоди мне вслед.
Естественно, я притворяюсь глухим. И хотя простил девушку за то, что однажды она надрала мне задницу в лесу, но никогда не прощу ее за то, что она сделала с нашим домом. Из-за Кэрри в нашем повседневном статус-кво появились первые трещины, но только после появления Элоди все было разрушено до основания.
Я отказываюсь от английского.
Отличный способ начать наше возвращение в школу, но лучше принять на себя всю тяжесть надирания задницы за пропущенный урок, чем просидеть целый час, наблюдая, как Рэлоди и Кэш падают в обморок друг от друга; у меня просто не хватает на это духу.
Вместо этого я направляюсь в лабораторию.
Место пустынное, в полной темноте. Никаких учеников. Никакой Ананьи. Хотя я бы не возражал, если бы она была здесь. Ананья Лагари, преподаватель фотографии в Вульф-Холле, относительно крутая, учитывая все обстоятельства. Она потрясающий фотограф. Честно говоря, я удивлен, что Харкорт наняла ее, увидев несколько ее снимков. Они противоречивы. Ее комментарии о пороке, капитализме и расизме не осмотрительны, а совет директоров Вульф-Холла неизвестен своими либеральными политическими взглядами.
Я принялся за работу, проявляя какую-то пленку. Ту, в которой нет обнаженной Чейз. Как только мои изображения появляются на фотобумаге, я вешаю их сушиться и готовлюсь к ожиданию, наконец, проверяя свое расписание. Следующий урок — Экономика. Мои соседи по дому не в этом классе и Кэрри тоже. Элоди — да. Но мы не разговариваем, если Рэна нет рядом, и даже тогда я делаю все возможное, чтобы избежать общения с ней. Я, вероятно, даже не буду знать, что она в классе.
Как только глянцевая фотобумага высыхает и застывает, я собираю все свое снаряжение и отправляюсь на запланированный урок. Как я и надеялся, когда Элоди приходит, она садится в другом конце комнаты, ближе к двери, и даже искоса на меня не смотрит.