Мгновенно совладав с собой и согнав с лица даже малейшую тень удивления, Мансур презрительно выпятил нижнюю губу и тоном полным самой натуральной скуки поинтересовался:
– Ну и зачем ты суешь мне под нос эту никчемную побрякушку?
Петра Максимовича вовсе не столь искушенного в подобных житейских коллизиях, несмотря на куда более солидный груз прожитых лет, от этих слов чуть удар на месте не хватил. Да, произошло именно то, чего он подспудно опасался, вчера спустившийся с гор дикарь разумеется не смог оценить того сокровища, что ему предлагалось, приняв его за дешевую бижутерию. Собственно из сложившейся ситуации было лишь два выхода.
Первый, взвешенный и разумный, заключался в том, чтобы спрятать кольцо обратно в карман и молча отправиться на поиски скупающего драгоценности ювелира, или на худой конец в ломбард. Но очевидным недостатком этого пути, делавшим его практически неприемлемым, была необходимость прервать игру, уйти от автоматов именно в тот момент, когда до окончательной победы над ними осталось всего одно, последнее усилие. Нет, пойти на такое Петр Максимович просто не мог, каждая секунда промедления буквально жгла его каленым железом.
Оставался второй вариант – убедить невежественного горца в ценности предлагаемой вещи. Тут тоже вырисовывалось достаточно много подводных камней, но по-крайней мере вопрос можно было решить на месте, никуда не отходя из зала, а значит максимально быстро вернуться к игре.
Естественно математик как человек рациональный и здравомыслящий выбрал второй вариант.
– Послушайте, – начал он, прокашлявшись, чтобы скрыть волнение и дрожь голоса. – На самом деле это очень дорогая вещь. Это настоящий бриллиант, причем очень чистой воды. И оправа из золота очень высокой пробы. Там, даже напечатано, изнутри…
– На заборе "хуй" написано, – блеснул знанием русских поговорок Мансур, пренебрежительно взмахнув рукой. – Сейчас кто угодно, что угодно написать может. Только дураки написанному верят. А ну дай посмотреть!
Бесцеремонным жестом он вырвал коробочку из потных пальцев математика и поднес к лицу, вглядываясь пристальней в игру искры света в золотой оправе. Да, несомненно, вещь стоила немалых денег, и вовсе не врет этот червяк, наверняка проставлена там и проба и вообще все как положено. Однако ему этого знать вовсе не обязательно.
– Ладно, – с видом человека совершающего благодеяние в ущерб себе произнес, наконец, Мансур, усмехнувшись в лицо тревожно заглядывавшему ему в глаза математику. – Дам тебе за эту дрянь пятьсот рублей. Десять ставок сможешь сделать. Хочешь, можешь сразу жетонами взять. Добрый я сегодня… Ну чего молчишь? Язык от счастья проглотил?
Петр Максимович действительно буквально онемел после слов молодого горца, но отнюдь не от счастья. "Пятьсот рублей… пятьсот рублей… пятьсот рублей… – раз за разом заезженной пластинкой крутилось в мозгу математика. – И это за перстень, который обошелся ему в эту цену в благословенные советские времена! Немыслимо! Чудовищно!"
– Нет! – выкрикнул Петр Максимович во весь голос. – Нет, верните! Отдайте!
Негодование придало ему сил и смелости. Вскочив с неудобного высокого стула, он попытался вырвать коробочку с кольцом из рук чеченца. Не ожидавший ничего подобного Мансур в первый момент даже попятился от него. Но только в первый. Выпускать добычу из рук никак не входило в его планы, потому резко шагнув назад и в бок, он левой рукой спрятал коробочку с перстнем за спину, а кулаком правой коротко ткнул математика в солнечное сплетение. Не сильно, просто чтобы проучить, ну и сформировать устойчивый рефлекс на будущее. Чеченца трогать руками никому не позволено, а уж изначально рожденному трусливым рабом презренному гаску нельзя о таком даже помыслить. Так что будет этому борщу урок на будущее, авось пригодится, если это будущее у него вообще будет.
Петру Максимовичу еще никогда в жизни не было так больно. От страшного удара чеченца у него подкосились ноги, роняя его немалого веса тело на колени. Воздух будто бы стал вязким, тягучим и липким и намертво застрял в легких, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он только бестолково хватал его широко раскрытым ртом, но кислород внутрь отчего-то не попадал. "Я сейчас просто напросто задохнусь!" – мелькнула паническая мысль. Тут же вытесненная мрачно-злорадным: "Ну и пусть, пусть. Зато, наконец, все закончится!" Однако тело вопреки мозгу хотело жить и продолжало, будто задыхающаяся на берегу гигантская рыба, хватать и хватать отчего-то ставший бесполезным воздух.