И хотя, откровенно говоря, веселого было мало, Лиза не уставала если не покорять Исаева, то уж радовать — это точно. Ну, а дальше — дело техники. Раскусив, наконец, ее логику перемещений по странам, Исаев прокрутил в голове карту близлежащих к центру Москвы крупных отелей, где, как и в крупных аэропортах, было проще скрыться. Выбрав «Фор сизонз», два подходящих к случаю «Арарата» и «Шератон» на Тверской, Андрей начал планомерно, одну за другой, вскрывать системы бронирования номеров этих гостиниц. По его расчету, Лизе не было смысла регистрироваться на рейс под одной внешностью и фамилией, а затем заселяться в отель под другими. Просто всегда существует риск, что ты можешь оказаться в гостинице с теми, той или с тем, с кем ты летел в одном самолете.
Через полчаса с хвостиком карточка Лизы-Мины была найдена в «Шератоне». Фройляйн Мюррей заселилась в номер за восемь часов до того, как Андрей получил от Лизы письмо с индульгенциями для чеха, и из которого спустя пять часов после передачи письма она выписалась, чтобы взять такси и отправиться в «Шереметьево». Откуда, кстати, вылетела в Измир. А это — так, на минуточку! — бывший греческий город Смирна, расположенный на побережье Эгейского моря, и от Афин и Салоников Измир отделяет всего ничего.
Так была найдена еще одна маска Лизы. Вместе с двумя другими (Элисон — Карла) их уже получалось три, и здесь можно было бы остановиться. Но Исаев уже закусил удила. К тому же у него в мозгах гвоздем засела фраза, которую ему не так давно сказал Одинцов насчет того, что на похоронах в Салониках ничего такого не случилось. Но Андрей-то понимал, что как раз «случилось». Просто есть такая вещь, как дочерний или сыновий долг. В свое время Андрей и Диана проводили за черту жизни отца, и Лиза, какой бы она ни была, наверняка сделала то же для матери.
И вот тут можно было обратиться к тому же Олегу или Нико и с их помощью достать список людей, пришедших на похороны Лидии. Но грек явно играл в свою игру, Одинцов все равно слил бы эту просьбу Домбровскому. И хотя разговаривать с бывшим шефом после недавнего скандала в «Альфе» было не комильфо, Исаев наплевал на условности и, предварительно пожелав себе терпения, позвонил Домбровскому.
Тот на удивление быстро взял трубку:
— Привет. Я тебя слушаю.
«Попросить, что ли, у него прощения за то мое выступление? — промелькнуло в голове у Андрея. — А с другой стороны, своих слов я все равно назад не возьму, так что извинения не имеют значения».
— Добрый день, — в итоге равнодушно поздоровался он. — Максим Валентинович, у вас есть список тех, кто был на похоронах вашей бывшей супруги?
— Есть. А тебе он зачем? Лизы... — Домбровский запнулся, затем вздохнул, — там все равно не было. Или ты думаешь, что, будь она там, я бы ее не узнал?
Но такое ощущение, что Домбровский солгал. Вернее, не столько солгал, сколько не сказал то, что чувствовал: Лиза там была.
Повисла пауза. Исаев молчал, показывая, что не хочет вдаваться в очередную полемику и все, что ему нужно, это всего лишь список.
— Хорошо, — наконец сдался Домбровский, — я его тебе перешлю. Кстати, так, чисто для справки: его составил этот твой Никас. Личный имейл у тебя какой?
Андрей продиктовал.
— Лови. И ты... — Домбровский замялся, — короче, так. Ты знаешь, Исаев, что извиняться не в моих правилах. Но давай договоримся вот о чем. Во-первых, я тебе все-таки говорю: «Извини, Андрей». Я тогда погорячился. Во-вторых, если я снова услышу от тебя обвинение, что я не люблю свою дочь, то прости меня еще раз, но я дам тебе в морду. И в-третьих, если я могу тебе чем-то помочь, то объясни мне, чем. Итак, говори. Я тебя слушаю.
«Ч-чего?» — в этот момент ошарашенный Исаев чуть не свалился со стула. И это говорит ему — кто? Домбровский, сухарь и педант? А с другой стороны, если вдуматься, этот «сухарь» пошел на должностное преступление, чтобы достать тебе административный пароль и этим прикрыть тебе тыл.
— Максим Валентинович, вы меня удивляете, — откашлявшись, признался Андрей. — И, честно, спасибо. Вы тоже зла на меня не держите.
— Я не буду на тебя зла держать, когда ты мне дочь найдешь, — невесело усмехнулся Домбровский. — Кстати, ты мне не расскажешь, когда это произойдет?