Алекс тем временем продолжал вроде бы с интересом и даже с любопытством смотреть на нее. Но едва она сделала паузу, чтобы перевести дух от собственного монолога, произнес таким ровным голосом, что у нее побежали мурашки по коже:
— Элисон, miminko, а зачем ты мне все это рассказываешь?
— Ну... просто чтобы ты все это знал, — почти моментально нашлась она. Но ему и «почти» хватило.
— Я ошибаюсь или правильно понимаю, что мы, вернее, ты со мной расстаешься?
«Правильно. И — Алекс, жалость какая, что ты не дурак».
— Нет, конечно. Зачем мне это?
— Тогда зачем мне все это знать?
— А ты у нас безалаберный, — отшутилась она и чуть ли не до крови прикусила губу, поймав себя на этом, ставшим привычном «нас».
Поздно!
— У нас? — глядя на нее дышащими зрачками, он наклонился к ней. — Или у тебя?
— Не выпрашивай! — кляня себя на чем свет стоит, сорвалась она.
Вместо ответа — еще один задумчивый, даже оценивающий взгляд на нее. Глотая эмоции, Лиза отвернулась к окну, и тут же почувствовала, как он в темноте нашел ее руку. Она попыталась забрать ее, выдернуть, выдрать. Но он, как обручем, прижал к сидению ее ладонь, не произнося при этом ни слова. Таксист, бросив в зеркало еще один взгляд на них, включил радио, нащелкал какую-то музыкальную станцию и сосредоточился на дороге. Чех продолжил молчать, Лиза — глохнуть в рекламных роликах и «убей меня» Лободы, ощущая, что Алекс, хочет она того или нет, ввинчивается ей под кожу, течет по венам, горит внутри, точно смешивает ритм своего сердца с толчками ее крови.
Только при подъезде к «Лейпцигу» он наклонился к ней, и она почувствовала его легкое дыхание у себя на виске. При этом он точно ослабил хватку, но его сильные пальцы, поглаживая ее запястье, чувствительные места на ладони, нежные ямочки у костяшек, сопровождали легким нажимом почти каждую сказанную им фразу:
— Элисон, я не знаю, чем я обидел тебя и где еще согрешил, — нажим.
— Вы подъехали, — отвлек его голос таксиста.
— Сейчас, — не сводя с нее глаз, бросил он и продолжил: — Но имей в виду, без разговора я тебя не отпущу. Я, как мне кажется, неплохо тебя знаю, и, — новый нажим, — вижу, что творится что-то такое, о чем ты не говоришь. Но ты не ломовой мужик...
— Кто? — невольно хмыкнула она.
— Мужик, ломовой вол — не знаю, придумай сама, но ты не одна, чтобы со всем этим бороться.
«А может, сказать ему все?» — промелькнуло в ее голове.
— Молодые люди, может, на улице продолжите? — разозлился таксист.
— Посидите три минуты спокойно, и я вам нормально сверх заплачу.
— Алекс, хватит.
— А если очень много натикает? — и без помощи Лизы съязвил водитель.
— А мне без разницы... Так вот, ты, — снова нажим, — обещала мне разговор после того, как мы выйдет от Иры.
Она машинально свернула пальцы в кулак. Это Алекс считал, что она дала ему слово, а она солгала.
— Элисон, да?
«Нет».
— Элисон, хорошо? — тут он вообще слегка потряс ее руку.
«Ладно, пусть будет еще одна ложь».
— Хорошо.
— Тогда давай для начала не будем портить настроение ни себе, ни другим и пойдем купим цветы... И где там наши охранники? И кстати, надо бы еще у Андрея спросить, на фига он вообще их приставил к нам, — отпуская ее и протягивая таксисту две пятитысячных, машинально отметил Алекс.
И вот здесь можно было бы сказать, что именно эти слова стали для Лизы лишними. Но вся беда заключалась в том, что она вдруг осознала, что тот, по кому она в детстве сходила с ума, два года научился читать ее, как раскрытую книгу. Что стал на раз раскрывать ее эмоции, как лепестки. И за три дня превратил ее в то, что год за годом выбивал из нее Зверь. Он сделал ее слабой.
Но после того, как он бросит ее (а кто простит ее ложь и тем более ее прошлое?), ей останется только мысленно попросить прощение у отца, которого за нее растерзает Зверь, и просто шагнуть под поезд.
ГЛАВА 3