— Нет, по убиенном. «Шантаж. Ага, понятно, это совсем не сложно
понять.
— Кто ж его убил? Смотрите-ка, он сильный, и это надо пресечь
в зародыше.
— Вы! Ну, я с тобой сейчас расправлюсь.
— Я?! Ну, я сейчас тебе сделаю бяку.
— Вы! Вы! Вы!» Страшная внутренняя человеческая мимикрия.
Правота. Правота».
Романный Иудушка говорит с сыном «дрожа от волнения», «не может в себя прийти от изумления».
Артист выписывает на полях абсолютно иной вариант поведения:
«Избиение младенца.
Доказывать не свою правоту, а его вину».
И туг же впервые написано, как создать ощущение появления тени убитого сына, убитого брата:
«Оценки, оценки. Взгляд в партнера — это, может быть, и будет фантом».
С ним сражаются, он входит в бойцовский раж:
«Вижу, что все против меня, и от этого еще больше распаляется».
Обвиняя меня в самоубийстве сына, вы забываете главное:
«Они все сами не понимают, что человек сам несет за себя ответственность — сам.
Я на чужую волю не посягаю — это безнравственно».
И неожиданная аналогия борьбы и победы:
«Наилучший способ победить идейного, научного противника — пережить его».
Переживший своих врагов, Иудушка расправляется с противником легко, многословно, не смущаясь:
«Негде вставить иголку в его логику».
Но тут в минуту его безусловной победы и рыданий полностью потерявшего над собой контроль Петеньки вдруг очнется от старческой летаргии до того безмолвная свидетельница маменька Арина Петровна, и из ее груди вырвется вопль: «Прро-кли-ннаааю!»
Но как романный Иудушка «вынес материнское проклятие довольно спокойно», так и артист оставил сцену без комментариев. Отметив только редкое для себя техническое задание:
«После маменькиного „прокли-наюю" взять дыхание на огромный кусок».
Сцену с племянницей Аннинькой, приехавшей после смерти Арины Петровны, Смоктуновский открывает привычным ключом поединка:
«Ну, ты что же ревизовать меня приехала... Давай повоюем».
Но тут вмешивается еще один, ранее отсутствующий компонент: его по-мужски тянет к Анниньке. И это вожделение выражается в грубых, резких формах — насилия, а не нежности. Но тем не менее это беспокоящая тяга порождает какие-то непривычные оттенки настроения — ощущение близости к другому человеку, связи с ним:
«Соединены общей потерей близких людей».
Он уже зависим от ее мнения, от ее взгляда, от ее оценки:
«Евпраксия (и это она осудит)».
И тем больнее, что и она ведет себя, как враг, как чужая. На реплику Анниньки: «Дядя, отчего вы в гусары не пошли?» — пометка:
«Издеваетесь? Давай посмотрим: кто кого???»
Впервые за долгое время он видит рядом с собой человека, от него независимого, в нем не нуждающегося. И это возбуждает интерес, притягивает к ней, но рождает и злобу:
«Уж очень независима, очень.
От азарта ее подчинить, радость.
Если бы она вела себя по-другому, то, может быть, азарта бы не было бы».
Сексуальная тяга носит еще и завоевательный характер. Овладеть — значит, подчинить себе, своей воле:
«Не только постель, не только секс, но сломать...».
И ее сопротивление только разжигает эту жажду. На вопрос Анниньки: «Как же вам, дядя, жить не страшно?» — Смоктуновский выписывает внутренний, непроизнесенный ответ:
«А страшно, так встану на колени, помолюсь, и страх как рукой снимет».
Постепенно, шаг за шагом, за шуточками, за родственными объятиями, по Смоктуновскому, идет
«Накапливание материала для атаки».
«Подавление» противника рисуется в картинках сексуальных сцен. Доступность для других при недоступности для него самого мучительна. Щедрин, описывая гадливость, овладевавшую Аннинькой при приближении к ней дяди, уточнил: «К счастию для нее, Иудушка был малый небрезгливый, и хотя, быть может, замечал ее нетерпеливые движения, но помалкивал. Очевидно, он придерживался той теории взаимных отношений полов, которая выражается пословицей: люби, не люби, да почаще взглядывай». Во внутренние чувства своего героя по этому поводу Щедрин углубляться не стал. Смоктуновский же единственное любовное переживание своего героя расписывает достаточно подробно. Тут и провоцирующая воображение свободная профессия — опереточная актриса — Анниньки:
«А ведь ее-то там целуют и многие».
Тут и трезвая оценка ее отношения к себе:
«Неприятен я тебе, вижу это».
Сексуальная агрессия становится выражением общего стремления Иудушки — подавить, поставить на место, подчинить всех вокруг. И то, что «объект» вызывает какие-то непривычные чувства, только усиливает ярость: