Правда, в семнадцатом туре он ничего не смог поделать с Крогиусом, но только на полшага продвинулись вперед и все остальные соискатели призовых мест.
Однако следующий тур нарушил статус-кво. В этот день Петросян сделал еще одну ничью – с Болеславским, а Таль разгромил Гипслиса и настиг лидера.
К последнему туру положение в ведущей группе выглядело так: Петросян и Таль – по одиннадцать с половиной очков, Бронштейн – одиннадцать, Спасский и Авербах – по десять с половиной. Если учесть, что в последнем туре лидеры встречались между собой: Таль играл со Спасским, а Петросян – с Авербахом, станет ясной напряженность обстановки.
Заключительный тур XXV чемпионата навсегда, наверное, запомнится его участникам и очевидцам. И прежде всего запомнится, конечно, партия двух молодых, соперничавших друг с другом гроссмейстеров – Таля и Спасского.
Начало партии показало, что Спасский настроен весьма решительно. Уже в дебюте он пошел на большие осложнения. Таль, игравший черными, принял вызов. В защите Нимцовича он применил редко встречающийся вариант с продвижением пешки на поле е4. Несколько стеснив игру белых, пешка эта должна была пасть смертью храбрых.
Полная скрытых нюансов и завуалированных комбинационных угроз партия текла тем не менее относительно ровно, ни одному из бойцов не удавалось надолго завладеть инициативой. В примерно равном положении Таль, который не любит пресных позиций, предложил ничью. Спасский отклонил ее. Принимая такое ответственное решение, он, возможно, руководствовался не только нашептыванием турнирной таблицы. Скорей всего, он возлагал надежды и на характер партии, в которой нетерпеливому Талю предстояло вести скучную позиционную игру.
Неудачное завершение дипломатических переговоров рассердило Таля. «Ждет, конечно, что я ошибусь», – подумал он досадливо и… тут же ошибся, позволив Спасскому захватить тяжелыми фигурами единственную открытую линию. В отложенной позиции Спасский имел преимущество.
Поздно вечером Таль с Кобленцем начали анализировать позицию, но то и дело звонил телефон и болельщики тревожными голосами спрашивали:
– Миша, а вы готовы к тому, что Спасский пойдет так?
– Миша, что вы будете делать, если Спасский сыграет эдак?
В конце концов телефон пришлось отключить. Анализ был прерван в пять часов утра: Кобленц под утро уснул прямо за столом.
На доигрывание Миша пошел спокойным: путей к выигрышу белых не было как будто видно. Но, как не раз случалось с Талем, уже по дороге на турнир он вдруг понял, что при ином, чем они рассматривали дома, порядке ходов у Спасского все же появляются опасные угрозы.
Спасский подошел к столику со стаканом кефира, вид у него был усталый и измученный. Ага, значит, он тоже сидел над доской всю ночь и, значит, тоже не нашел или, во всяком случае, долго не мог найти выигрывающего продолжения. Таль не знал, что, идя на доигрывание, Спасский встретил Петросяна и с улыбкой сказал ему:
– Сегодня вы станете чемпионом.
Осторожный Петросян промолчал, даже не улыбнулся. Он всегда испытывал недоверие к излишней уверенности.
И вот молодые гроссмейстеры, осунувшиеся и побледневшие, снова сели друг против друга. Хотя было утро и доигрывание партии передавалось по телевидению, публики было очень много. Без всякого преувеличения можно сказать, что вся Рига в эти часы склонилась над шахматной доской, где разыгрывался последний акт драмы.
Поначалу Талю пришлось худо: на протяжении многих ходов его король спасался бегством под непрерывным огнем дальнобойных орудий противника. Спасский постепенно сделал свое позиционное преимущество еще более ощутимым и в один из моментов мог выиграть. Но, как выяснилось после партии, ни тот, ни другой из соперников этого не видели.
Вскоре, однако, наступил очень важный в психологическом отношении этап, когда белые уже не могли увеличивать давление, и постепенно на поле боя установилось равновесие сил. Таль это не столько понял, сколько почуял нутром. Почуял – и возбужденно насторожился. Спасский же, находясь под впечатлением прежнего благополучия, не допускал и мысли об опасности.
И вот он делает одну-две малозаметные неточности, и позиция совершенно откровенно приобретает уже обоюдоострый характер. Преследуемый вдруг обернулся, вынул меч и стал в угрожающую позу.
Нет, позиция у Спасского была еще не хуже, чем у Таля, но она стала заметно хуже, чем была до сих пор. И, вдруг осознав это, Спасский странно изменившимся голосом предложил ничью.