И если Таль в своем безудержном стремлении к захвату инициативы сознательно шел порой на ухудшение позиции, то нарушением шахматных законов это можно назвать лишь по строго формальным соображениям. Ибо если признавать, что шахматная борьба – это не противоборство А и Б, а столкновение двух индивидуальностей, двух характеров, то тем самым надо признавать и право этих индивидуальностей пользоваться психологическим оружием. Логика же борьбы, как мы знаем, далеко не всегда совпадает с логикой позиции.
Собственно говоря, у нас есть убедительное доказательство того, что Таль не был ниспровергателем. На пресс-конференции после окончания матч-реванша Ботвинник, в частности, сказал:
– Не может быть двух мнений – Таль обладает огромным шахматным талантом. В позициях, где борьба носит открытый характер, он не имеет себе равных. Мало того, что Таль хорошо и быстро рассчитывает варианты, он, главное, чувствует принципы разыгрывания таких позиций…
Став чемпионом мира, Таль имел все основания считать себя счастливым. В мае 1960 года Талю все улыбалось, это была весна его жизни. Его боготворили родные, друзья, болельщики. Тысячи поздравлений со всего мира, приглашения на гастроли из многих стран, рукоплескания почитателей.
Он заслужил свое счастье. Вспомним, что совсем еще юношей приходилось ему выдерживать натиск умудренных опытом гроссмейстеров. Вспомним, ценой каких тяжелых переживаний доставались этому юнцу победы в партиях, где ему «везло». Вспомним, что в самом трудном, невыносимо трудном испытании ему пришлось столкнуться с могучим интеллектом и непреклонной волей Ботвинника.
Прикиньте мысленно, сколько волнений – а иной раз и разочарований – выпало на его долю за три-четыре года, сколько раз приходилось ему балансировать на краю пропасти, а иногда и, сорвавшись, лететь вниз, сколько раз, сжав зубы, упрямо преодолевать препятствия, выраставшие на его пути, и вы поймете, что он мог быть счастлив.
Он и был счастлив! Пока не понял, каким тяжелым ярмом лег на его плечи лавровый венок, который возложили на него вице-президент Международной шахматной федерации Марсель Берман и главный арбитр матча Гидеон Штальберг.
Фортуна, кажется, перестаралась со своим любимцем. В нем ведь всегда бурлили силы, когда надо было догонять. Если же Таль намного опережал конкурентов, у него неизменно наступала депрессия.
Теперь получалось так, что Таль опередил всех сильнейших гроссмейстеров, получалось так, что он взошел на вершину и выше двигаться было некуда, получалось так, что он, этот искатель приключений, должен был не завоевывать новые земли, а только удерживать, охранять уже захваченное. Психологически такая ситуация была для Таля тягостна.
Словом, довольно быстро Таль почувствовал, что, как ни сладостна новая роль, в которой он теперь выступал, безмятежного счастья не получилось. Но главное было в другом: Ботвинник, который уже приблизился к пятидесятилетию, Ботвинник, который, как многие думали, после такого поражения вряд ли захочет вновь испытывать судьбу, вовсе не собирался отказываться от реванша, последнего реванша (ибо ФИДЕ их отменила)! И получалось, что матч Таля с Ботвинником был всего лишь половиной матча, первой его половиной. Это значит, что надо было все начинать сызнова – дебютную подготовку, физическую, психологическую. Это значит, что надо было трезво и самокритично проанализировать все партии матча. И, следовательно, понять, что именно позволило Ботвиннику решиться на реванш.
Быстрее, чем он мог думать, Таль должен был выступить на защиту своих завоеваний. Как показали дальнейшие события, этот виртуоз психологической борьбы, убаюканный своими непрерывными триумфами, допустил грубейший, непростительный психологический промах: он недооценил силу могучего характера Ботвинника.