Но вернемся к партии. Словом, разыграв скуку и не меняя позы, Бронштейн подготовился к осуществлению задуманного: «Принесли кофе. Вот это кстати. Теперь все пойдет как по маслу. И в нарушение некоторых этических норм, левой рукой помешивая ложечкой, правой я начал исполнять «рабочий чертеж» в три такта. Ход на доске, нажим кнопки часов, запись хода на бланке. Я еще не йог, без воздуха не могу, но, чувствую, замерло все внутри».
Итак, внутри все замерло, внешне никаких признаков волнения, и когда опытнейший Микенас попадается в очень, надо признать, замысловатую ловушку, опять – бах!! «Микенас улыбнулся и пожал мне руку: «Подвели меня твои очки… Не видно за темными стеклами. Но красиво, ничего не скажешь!»
Говорил ли действительно Микенас об очках или это у Бронштейна навязчивая идея? Опять-таки не знаю. Впрочем, как и всякий другой читатель, интересующийся комментариями гроссмейстера, я «должен ему хотя бы изредка верить…»
Большинство шахматистов, впрочем, действует на сцене в реалистической, лишенной условностей манере. Марк Тайманов во время своих торопливых прогулок по сцене, когда он, сжав губы, то и дело по-чаплински вскидывая густые брови, отрешенно глядит то на демонстрационные доски, то в зал, бывает комичен, но его вид никого не смешит, потому что каждому ясно – всем своим существом Тайманов там, на своей доске, на поле боя, а в зале он никого персонально не видит, зал для него – публика, для которой гроссмейстер всегда готов разыграть эффектную комбинацию, как это было, к примеру, в знаменитой партии против Лутикова.
Тайманов – один из самых оптимистичных актеров шахматной сцены. (Кстати, сейчас мало кто помнит, что талантливый шахматист был актером и в самом прямом смысле слова: будучи одаренным музыкантом, Тайманов сыграл главную роль в довоенном фильме «Концерт Бетховена».) В любой трудной позиции Тайманов умудряется найти нечто, вселяющее надежды. Но однажды мне пришлось видеть его в отчаянии.
В тот вечер я опоздал на очередной тур чемпионата и, не заходя в зал, направился к двери, ведущей за кулисы, где находилось пресс-бюро. Внезапно дверь резко распахнулась, и вышел с белым как бумага лицом Тайманов. Обычно неизменно доброжелательный, он прошел мимо, не ответив на приветствие, и помчался вниз по ступенькам.
В этот вечер ему пришлось испытать одно из самых горьких разочарований в своей шахматной жизни. Играя черными против Петросяна, Тайманов перехватил инициативу и перешел в ладейный эндшпиль с лишней пешкой, причем, что важно, пешки находились на обоих флангах, а черная ладья проникла в глубокий тыл противника. Редко проигрывавший Петросян оказался на грани поражения.
Но именно то, что черная ладья проникла на первую горизонталь, дало Петросяну неожиданный шанс. Когда неприятельская ладья неосторожно забрела в угол, на поле a1, Петросян, поставив и свою ладью на ту же, первую, горизонталь, вынудил размен этих фигур. И хотя в возникшем пешечном эндшпиле (о котором Тайманов, казалось, мог только мечтать!) у черных было на пешку больше, Тайманов тут же сдался, потом что его король не успевал задержать на ферзевом фланге проходную пешку белых. Именно то, что было за него, – пешки на разных флангах – вдруг предательски обернулось против. Было от чего испытать глубочайшее разочарование. Но назавтра неунывающий гроссмейстер как ни в чем не бывало привычно дефилировал по сцене…
Гарри Каспаров стремителен, порывист, по сцене, особенно если назревает кульминационный момент, не ходит – бегает, при этом быстро, энергично размахивая руками. В этот же момент, если его очередь хода, снимает не только пиджак, но даже и часы – ничто не должно отвлекать. Единственное, чему он делает исключение, – это плитке шоколада, которую поглощает тоже в быстром темпе.
Во время четвертьфинального матча претендентов в 1983 году с Александром Белявским Каспаров, торопливо садясь за стол, обхватывал голову руками, потом бросал взгляд в зал и только после этого ритуала начинал сравнительно спокойно обдумывать ход. Иногда он прикрывал лоб руками, как бы пряча лицо и глаза. (Белявский же почти все время удивленно приподнимал брови. Впечатление было такое, будто каждый ход, и не только противника, но и свой собственный, его удивляет…)
Даже когда во время хода противника Каспаров сидит за столом, он и тут в движении – то переменит позу, то заерзает на стуле, то подвигает плечами, а то вдруг и несколько раз пронзительно взглянет на партнера. Впрочем, он бросает испытующие взгляды на сидящего напротив и во время собственного хода. Я бы под такими взглядами, наверное, мысленно ежился.