Что же касается Гарри Каспарова, то зрители Концертного зала имени Чайковского увидели претендента, а затем и чемпиона (хотя в этой роли Каспаров находился на сцене считанные минуты) существенно иным. Правда, как и прежде, он первым выходил на сцену и с подчеркнутой приветливостью, играя неизменной улыбкой, здоровался с судьями, но в сравнении с первым матчем это было единственным повтором.
Эмоциональный и впечатлительный, Каспаров по-видимому решил свести до минимума выдачу информации. Деловитое рукопожатие с соперником до и после игры – и только. Никакого, даже мимолетного анализа после партии, как это не раз случалось в предыдущем матче. Значительно более редкие поглядывания в зал – они ведь тоже дают кое-какую пищу для размышления опытнейшему и очень проницательному сопернику. При возвращении на сцену – бесстрастный вид, даже если чемпион сделал и неожиданный ход.
Все эти внешние перемены были важны не только сами по себе – они еще в какой-то мере свидетельствовали и о том, насколько глубокие выводы сделал для себя Каспаров из уроков первого матча. Насколько сдержаннее, собраннее, серьезнее, а главное искушеннее в матчевой борьбе стал он всего за пять месяцев первого матча!
Все это так, может сказать читатель, но а как же с небывалым в истории матчей на первенство мира и более подходящим для Каспарова образца 1984 года жестом – выброшенными по-футбольному вверх руками? Жестом, увиденным миллионами телезрителей, когда им показали концовку последней партии?
Меня этот жест при всей его необычности совсем не коробит. Более того, нечто подобное не могло не произойти. Вспомним: новому чемпиону было всего двадцать два года! Вспомним: на старте первого матча, будучи на год моложе и не имея, по собственному признанию, никакого представления о том, что такое борьба на подобном уровне и с таким могучим противником, он переживает стресс, проигрывая после девяти партий 0:4. Вспомним последовавшую затем пытку из семнадцати ничьих подряд, после чего счет стал 0:5. Вспомним, что на протяжении еще двадцати одной партии он стоял на краю обрыва, а когда выиграл три партии, из них две подряд, матч был прерван. Вспомним, наконец, что Анатолий Карпов, по заявлению Гарри Каспарова, сделанному сразу по окончании борьбы, «сражался в матче грандиозно». Каспаров «ощущал это морально и физически». Вспомним все это и не станем удивляться тому, что Каспаров тоже вышел из образа и в ответ на овацию зала вскинул руки, тем более что тут же убежал за кулисы…
Но вернемся, однако, к перестрелке взглядами или, точнее, к привычке в ходе игры ощупывать лицо противника глазами, в попытке, быть может, непроизвольной и неосознанной, выведать что-либо о его состоянии либо намерениях. Есть на шахматной сцене еще один актер, который пользуется или пользовался аналогичными, причем более сильно действующими средствами. Я имею в виду Михаила Таля. Вот он склонился над доской, демонстрируя залу хищный горбоносый профиль. Глаза его сверлят доску, руки автоматически нашаривают на столе сигареты и спички – оторвать взгляд от доски Талю трудно. Но вот сделан ход, нажата кнопка часов, Таль закуривает, делает глубокую затяжку, и тут его глаза отрываются от доски и наставляются в упор на противника. «Я бросаю на партнера, как говорят, изучающие взгляды, – сказал мне однажды Карпов, а Таль, это тоже говорят, старается что-то внушить, навязать свою волю, не так ли?»
Теперь, когда Талю, шахматисту с яркой и драматичной судьбой, давно уж не удается стать одной из главных фигур в состязаниях претендентов, когда игра его в чем-то утратила присущие ей прежде чудодейственные свойства, прекратились и разговоры о том, что Таль якобы гипнотизирует противников. Я никогда не верил в эти предположения, хотя и допускаю, что под пристальным и жгучим взглядом Таля противник действительно мог, смешавшись, сделать вдруг не совсем то, что предварительно задумал. Но тут действовал, с моей точки зрения, не гипноз, а скорее страх, страх перед действительно загадочным умением Таля создавать предпосылки для атаки из ничего, на ровном месте.
Но вот доктор экономических наук и известный шахматный литератор Б. Вайнштейн в своей весьма интересной книге «Импровизация в шахматном искусстве» пишет:
«Артистичность, выразительность, смелость, способность отдаваться переживанию и чувствовать переживания другого человека, богатство подсознания – таковы черты гипнотизера, таковы черты портрета Михаила Таля!»