Единственная реальная трудность может возникнуть только в тех редчайших случаях, когда соперничающие шахматисты получат примерно одинаковую оценку по системе творческих коэффициентов. В первоначальном и опубликованном варианте этих заметок я писал, что вот тогда-то – и только тогда! – уже можно будет с чистой совестью воспользоваться услугами коэффициентов Бергера. Но теперь я думаю иначе.
Если «Бергер» несправедлив, то как же можно пользоваться его услугами? Нет, если и спорт, и искусство откажутся назвать своего избранника, то в этом – повторяю, редчайшем – случае пусть уж предпочтение будет отдано жребию. Он, как известно, слеп, поэтому у пострадавшего не может быть никакой обиды. Многим, к примеру, казалось абсурдным, что победитель в матче претендентов Смыслов – Хюбнер в 1983 году был назван жребием. Но ведь Хюбнер, хоть и был, наверное, огорчен, к самому жребию (а в тот раз в роли жребия выступал шарик рулетки) претензий не имел.
После окончания чемпионата страны 1977 года я провел небольшой эксперимент, попросив двух мастеров, каждого в отдельности, расставить всех поделивших места участников строго по ранжиру в соответствии с реализованным ими творческим потенциалом. Оценки обоих совпали полностью!
Между прочим, авторы статьи в «64» об итогах Всесоюзного отборочного турнира 43-го чемпионата СССР, где трое поделили первое место (называвшейся, между прочим, «Коэффициент творчества»!), одобрили выбор системы коэффициентов Бухгольца (разновидность системы Бергера), сославшись на то, что победитель «по «коэффициенту творчества», если бы таковой учитывался, также по праву занял первое место». Как видите, коэффициент творчества по сути дела действует, хотя, к сожалению, не учитывается.
Собственно говоря, у каждого шахматиста существует осознанная или интуитивная система критериев, которыми он пользуется, оценивая творческие аспекты своей либо чужой игры. Эти критерии никогда не находятся без дела. Ибо если есть шахматисты, относительно спокойно переживающие тот или иной проигрыш, то нет шахматиста, который не испытывал бы стресса в связи с неудачей творческой.
Насколько болезненно переживают даже великие именно творческие срывы, показывает пример ставшего при жизни чуть ли не легендарным Хозе Рауля Капабланки. В своей книге «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке. 1927» Александр Алехин, тогда уже чемпион мира, между прочим, писал:
«Как известно, 1925 год принес Капабланке величайшее из разочарований, какие ему приходилось испытывать за всю его карьеру на международных турнирах: на московском турнире он занял лишь третье место, и то ценой огромных усилий… Уже тогда в части специальной прессы стали раздаваться голоса, которые указывали на некоторые тревожные симптомы, характеризовавшие игру кубинского гроссмейстера на этом турнире. Эти симптомы давали поводы не без известных оснований предполагать, что искусство Капабланки представляет собой не то, во что оно обещало вырасти из довоенного периода его деятельности; что причина заключается в выявляющейся с годами все более отчетливо склонности его к упрощенным, по возможности чисто техническим формам борьбы, которые постепенно убивают в нем «живой дух»…
Без преувеличения можно утверждать, что отрицательное впечатление, которое давала качественная (подчеркнуто мною. – В. В.) оценка его московского выступления, было для Капабланки гораздо более чувствительным ударом, чем его спортивная неудача…»
В матче Петросян – Спасский (1966 год) едва не сыграла роковую роль для тогдашнего чемпиона мира двенадцатая партия. В этой партии была разыграна староиндийская защита, в которой игравший черными Спасский уже на пятом ходу применил новинку.
Обе стороны долго перегруппировывали свои силы, готовясь к тактическому сражению на одном и том же участке – королевском фланге. И когда этот бой начался, не сразу можно было понять, кто атакует, а кто защищается: атаковали оба! И оба соперничали в решительности, в презрении к опасности, в находчивости. Характер борьбы оказался таким, что было ясно: победивший получит несомненный психологический перевес, а это в матчевом поединке имеет особенно важное значение.
В момент, когда «осторожный» Петросян пожертвовал ладью за слона, который был у черного короля начальником дворцовой стражи, стали отчетливо вырисовываться контуры глубокой и прелестной комбинации чемпиона. В пресс-бюро гроссмейстеры шумно стучали фигурами: «мельница», вот оно что!