Я не первый, кто хочет вернуть нравственному принципу “эгоизм” его первозданный смысл...
Можно быть правым, неправым, киником или аскетом, идеалистом или материалистом... нельзя быть трупом.
Для трупа нет нравственности и нравственных критериев. А именно превращения в труп мы требуем от человека, делая себялюбие жупелом, заклеймив его, как принцип бесстыдства, бесчеловечности, зла.
Таким софистским перевертышем мы лишаем энергетических корней всякий естественный и благодарный человеческий альтруизм.
Лишаем основания, делаем бессмыслицей, превращаем в притворство, в лицемерие любую человеческую нравственность. Кроме “нравственности” ханжески скрываемой ненависти ко всему живому, любящему себя и свой мир.
Оставляем допустимой только “нравственность” смерти -ненависти к жизни и стыда за то, что мы живы и хотим.
Потребности - атрибут тела.
Противопоставив дух телу, принизив тело, мы принизили потребности, а с ними любые желания, и всякое себялюбие.
Младенческий страх перед неведомой природой, а позже замешанный на этом же страхе рационалистический подростковый протест против ее законов и их власти над нами -ее детьми - отгородил нас от всего мира наших сестер и братьев — от зверья. А теперь еще и требует отречься от единственного источника наших сил, источника благоговения и любви к другому человеку, ко всем похожим и непохожим на нас творениям этого мира. Страх и неряшливая ненависть к действительному терпеливому познанию требуют от нас отгородиться от себялюбия, от эгоизма, единственно способного родить высочайший вольтеровский императив нравственности: “Я ненавижу то, что вы говорите, но я отдал бы жизнь за то, чтобы вы имели возможность это говорить”.
И подлинным материалистом, в отличие от циника, и истинно верующим, в отличие от суеверного или ханжи, может быть только эгоист.
Вся социальная мотивация человека рушится, лиши его эгоизма, вбирающего в себя все, и социальные, и природные мотивы и стимулы.
Не возможен без эгоизма и глубоко и полно мотивирующий деятельность выбор. Остается только псевдожертвенная его имитация, и принужденное, рабское, энергетически сниженное, всуе надеющееся на награду осуществление такого псевдовыбора. Такой притворный, обманный выбор всегда и сразу обречен на отчаянье и ярость обмана ожиданий, на обиду и ненависть к “обманувшему” миру.
Если себялюбие плохо, то я не позволю себе любить себя.
Не любя себя, и так же, как себя, “любя” другого, я не люблю и его. Мне нечем любить.
Тогда и мое самоотречение бессмысленно. Потому, что никто им не может воспользоваться. Всем нельзя - все отреклись от себя!
Но нет такого живого бога, которому для осуществления себя нужны трупы своих творений.
Для материалиста богом является мир, его сотворивший, мир, утверждая который, и реализуясь в котором, он утверждает себя. Но, отказавшись от себя, я отказываюсь и от мира, для идеалиста - от бога!
Но кому адресованы заповеди самоотречения?
Судя по всему, и по заповедям в эпиграфе, - тому, кто уже эгоистичен.
Ему и предлагается сберечь свой мир (Бога). То есть предлагается оптимальный, наиболее беспрепятственный и перспективный путь утверждения своего эгоизма - альтруизм. Береги, де, сук, на котором сидишь!
Кем предлагаются эти заповеди? Я имею в виду: каким отношением к адресату они рождаются?
Если - тем, кто ощущает нас, каждого из нас, себе подобными: зрело, не во вред себе, без лжи и высокомерия, в меру своего разумения воспринимающими сообщение, и ничего без понимания не делающими? Тогда заповеди - спасение!
Но, если их предлагает тот, кто, проецируя на нас себя взрослого, адресуется, не заметив того, послушному, безынициативному дитяте, и инфантильному, с уже подавленным эгоизмом адресату вовсе не сочувствует, не понимает его - не интересуется нами?! То таким отношением к нам (читай, таким бесчувственным нашим отношением к нему) эти откровения превращаются в глумливую провокацию! А их осуществление - в растянутое во времени уничтожение Рода Человеческого...
Просто знание
Люди не верят себе и требуют доказательств.
Унижающий, опровергающий наш разум аргумент - пугающее и восхищающее нас Чудо - презрительно швырнула нашей тревоге религия.
Я, движимый, наверное, тем же суеверием, что одного лишь ощущения себя - своего желания и чувства реального -для жизни и поступка недостаточно, захотел обратить внимание и разумно обосновать просто знание.