Роберт угрюмо ответил:
— Нет, это наши личные дела, совсем не то, что вы думаете. Он ради этого нового времени шесть лет отсидел в концлагере и что ни день об этом вспоминает. Нет, это дела личные.
Вёльшов смущенно закашлялся, а члены комиссии обменялись взглядами. Роберт почувствовал, что отношение к нему вдруг как-то изменилось. Ясно, что-то он ляпнул.
Тогда он поднялся:
— Да, вот так оно и есть. А в коридоре еще народу много. Может, в полицию меня возьмут…
Великан обошел стол и подтолкнул Роберта к окну.
— Не болтай ерунды. Согласись, тебе еще надо поучиться. Тебя никто не хотел обидеть. Теперь поезжай домой, а четвертого октября возвращайся. Не приедешь, я сам за тобой явлюсь. И если ты еще не станешь полицейским, я тебя сюда доставлю. Моя фамилия Рибенлам, будем знакомы. И выше голову. — Повернувшись к комиссии, он сказал: — Приедет.
Председатель с секунду помедлил, а потом подошел к Роберту и пожал ему руку.
— Итак, товарищ Исваль, мы рады, что вы не остались в стороне в момент, когда наш народ решает поистине историческую задачу. Ждем вас к началу семестра.
Уже выходя, Роберт услышал, что кто-то сказал:
— Я не хотел вмешиваться, но математика…
Роберт вздрогнул — в стекло постучали. На тротуаре перед клиникой стоял полицейский.
— Доброе утро, уважаемый, — сказал он, — долго мы собираемся здесь стоять?
— Я не стою, — ответил Роберт, — я остановился: вы же знаете, остановка на срок до пяти минут для посадки и высадки пассажиров, приема и сдачи небольшого груза…
Но полицейский покачал головой.
— Не выйдет. Сколько я за вами наблюдаю, ни приема, ни сдачи груза не приметил. Вы, уважаемый, устроили здесь стоянку, хотите доказательств?
— Лучше не надо, — сказал Роберт, — но я, правда, только выгрузил жену.
Полицейский ткнул пальцем в вывеску.
— У нее что-нибудь с глазами? Надеюсь, ничего серьезного?
— Нет-нет. Она здесь работает, она врач. Сама лечит тех, у кого глаза болят.
— В таком случае, — сказал полицейский, немного подумав, — даю вам пять секунд.
Он взглянул на часы, и Роберт включил мотор. Влипнешь ты когда-нибудь в историю, подумал он, и уж так просто не выпутаешься. Людям с гипертрофированной фантазией не следует давать права. Но, собственно, при чем тут фантазия! Фантазия — это когда выдумываешь. А я ведь не выдумываю, я вспоминаю. Ну и вспоминай на здоровье, но не за рулем. Вот, к примеру, видишь, как тот парень затормозил? Еще чуть-чуть, и ты врезался бы ему в багажник, а потом тебя бы обвинили, что не соблюдал дистанции. Шофер, соблюдай дистанцию! Журналист, ближе к жизни! Но разве думать двадцать четыре часа в сутки о РКФ — значит быть ближе к жизни? Интересно, да, но ведь в машинку заложена незаконченная рецензия на новеллу фрау Тушман «Не укради!». Да черт с ней, с фрау Тушман, и с ее нравоучениями, скажу, что нет времени, мне надо речь держать, срочно, по поводу события, имеющего историческое значение, вот даже телеграмму получил. А фрау Тушман исторического значения не имеет. Ясно, так и сделаю. Остается только подыскать кого-нибудь, кто бы эти полгода платил мне деньги за размышления над речью, заказанной Йохеном Мейбаумом.
Отпирая дверь, Роберт услышал телефонный звонок.
Женский голос сообщил, что говорит секретарь господина Широкого, она соединяет с господином Широким.
— Доброе утро, — тут же произнес господин Широкий, — надеюсь, я не слишком рано?
— Зависит от того, что вы от меня хотите, — ответил Роберт, — если речь, то слишком поздно. На речи я принимаю заявки не меньше чем за полгода.
Господин Широкий неуверенно хохотнул и сказал, что нет, говорить он будет не о речи, хотя вполне может предположить, что Роберт превосходный оратор, он внимательнейшим образом следит за его статьями и давно уже хотел с ним поговорить. Есть у них один проект, который, сдается ему, заинтересует Роберта, работа как раз для него — документальный фильм о концерне Крингеля{4}, об этой мерзкой фабрике лжи, — фильм разоблачительный, со всеми причиндалами, и название у них уже есть, хотя, разумеется, ну, само собой разумеется, это всего лишь предложение: «На словах — свобода печати, на деле — прокрустово ложе». Если Роберт придумает что-нибудь интереснее, они с радостью согласятся, хотя и сами немало попыхтели, во всяком случае, надо это дело обсудить. Когда у него найдется время?
— В ближайшее время — никогда, — ответил Роберт. — Мне очень жаль, но у меня уже есть работа. Может, осенью?
Новелле фрау Тушман не поздоровилось в рецензии Роберта. Опять заведут канитель о стиле его критики; Роберт даже слышал, как ворчит редактор: «Слишком ты резко. От нас ждут помощи. Хотелось бы знать, откуда у вас, у молодых, столько желчи».