— Ну сама посуди, — попыталась использовать другую тактику Эмбер. — Ты просто не можешь жить здесь, раз меня выдвинули на премию. Это все испортит.
— Почему? — спросила Шейна. — Боишься, что Джек Валенти этого не одобрит?
— Дело не в том, мама. У меня своя жизнь. А ты должна жить своей.
— Так значит, ты выбрасываешь бедную старую мамочку на улицу, обрекаешь на голод и холод?!
— Какой к черту холод! — вспылила Эмбер. — У нас тут морозов не бывает!
— Не собираюсь шляться по улицам как бездомная собака, когда можно жить в доме с джакузи и газовым камином.
— Но образ жизни мы ведем совсем разный! — возразила Эмбер. — У меня работы по горло. Приходят нужные люди, богатые друзья, продюсеры, режиссеры. А ты чем весь день занимаешься? Хлещешь водку с тоником да смотришь ток-шоу.
— Кстати, Салли Джесси была сегодня просто великолепна, — сказала Шейна. — А тебе должно быть стыдно! Неблагодарная! Дочь ты мне или кто?
— Ты должна подыскать себе новое жилье, — сказала Эмбер, схватила с полки бутылку водки и вылила в раковину, смыв при этом пепел. — Даю тебе срок до конца недели.
— А у меня на это контрпредложение, — хихикнула Шейна. — Ты дашь мне двести пятьдесят тысяч баксов, и я отваливаю. А если не дашь, до конца дней своих будешь жить с мамочкой.
Глава 14
— Даже не знаю, как и сказать, — произнес сидевший рядом с Конни доктор Маервиц, — но я вынужден сделать это… Вы не сможете выступать на гала-концерте в Вашингтоне.
У Конни возникло такое ощущение, будто ей влепили пощечину палкой колбасы салями.
— Но это невозможно… — прошептала она, изо всех сил стараясь казаться спокойной.
— Увы! Боюсь, что дело обстоит именно так, — мягко заметил врач.
— Но я уже дала согласие. И об этом повсюду раструбили. Я должна, я обязана выступить.
— Если вы сделаете это, за последствия я не отвечаю.
— Какие последствия?
— Повреждение голосовых связок…
— Но не настолько же это серьезно, чтобы…
— Крайне серьезно, мисс Траватано, — возразил доктор Маервиц. — Вам нужно минимум две-три недели на восстановительный период.
— Неужели вы не понимаете?! — воскликнула она. — Я не пела на публике десять лет! Мои поклонники, весь народ, весь этот чертов мир только и ждет, чтобы я спела «Боже, храни Америку» перед президентом США и ветеранами вьетнамской войны. И если я откажусь… это будет… предательством. — Конни не стала упоминать о том, что в связи с этим может лишиться премии.
— А нельзя ли… э-э… спеть под фонограмму? — спросил врач.
— Под фонограмму? — изумилась Конни. — Но я никогда не записывала исполнение этой песни. Вы, видимо, путаете меня с Кейт Смит.
— Нет-нет, я знаю, вы замечательная, великая певица, — забормотал врач. — И хочу, чтобы вы ею и остались. А потому не рекомендую выступать на следующей неделе в Вашингтоне.
— Но послушайте, — не унималась она, — о чем, собственно, идет речь? Это что, простуда, ангина? Неужели нельзя выписать какой-нибудь антибиотик? Попринимаю таблетки несколько дней и как раз к следующей неделе…
— Все обстоит куда серьезнее. Повреждение носит чисто травматический характер.
— Но в чем причина? — спросила совершенно ошарашенная Конни.
— Не знаю, — ответил доктор Маервиц. — Единственное, что для меня очевидно, так это то, что ваше горло и голосовые связки подверглись сильнейшему растяжению. Нормальное пение, даже громкий крик не могли быть тому причиной. Такое впечатление… сколь странным это ни покажется, что кто-то пытался протолкнуть вам в горло толстую палку.
Пенис того мальчишки-мексиканца! Конни даже передернулась от отвращения, она презирала самое себя.
— Возможно, — продолжил доктор Маервиц, — вы пытались проглотить какой-нибудь банан или большой огурец целиком? Только это могло привести к подобной травме.
Конни покраснела до корней волос — даже после травяных масок Хельги лицо ее не бывало таким красным.
— Что-то не припоминаю… — пробормотала она.
— И не только проглотить это загадочное нечто, — не унимался врач. — Этот предмет должен был находиться во рту и гортани не меньше пятнадцати — двадцати минут. Вы бы наверняка запомнили.