— Все это выдумки и бред! — отрезала Конни.
— Возможно, ты даже страдаешь раздвоением личности — такое иногда случается… — добавил Эрик.
— О, теперь понимаю! — гневно воскликнула Конни. — Нет, я не какая-нибудь гребаная Сибилла! И вот еще что, мистер Шерлок Холмс! Личность, находящаяся в данный момент перед вами, есть Конни Траватано! И не кто иной, как Конни Траватано! А потому забирайте все ваши бумажки и проваливайте отсюда к чертовой бабушке!
— А ты знаешь, что тебя можно за это арестовать? — спросил Эрик. — По обвинению в попытке дезинформировать полицию.
«Господи Иисусе! — ужаснулась Конни. — Вместо того чтобы пойти под венец, я минут через пять могу оказаться в тюрьме. Ведь меня вполне могут посадить за решетку. И тогда… тогда у меня просто сердце разорвется от горя!..»
— Ты вообще помнишь, что писала эти письма? — уже мягче спросил Эрик.
— Ты говоришь со мной так, точно я какая-нибудь закоренелая злодейка! — воскликнула Конни.
— Я не смогу помочь тебе, если ты не поможешь мне, — сказал Эрик. — Эти записки… Ты помнишь, как писала их?
И тут вдруг весь гнев Конни улетучился, и на смену ему явилось ощущение полного и безнадежного одиночества и беспомощности. Неужели Эрик и в самом деле прав? Неужто она действительно сама сочиняла все эти мерзкие записки в неком трансе, подсознательно пытаясь завоевать симпатию и сострадание людей? Возможно, на этом свете происходят очень странные вещи, подумала она. А потом вдруг вспомнила малоизвестный альбом Этель Мерман под названием «Мерман идет в диско».
Конни рванулась вперед, уткнулась Эрику в плечо и зарыдала, орошая слезами его синюю полицейскую форму.
— Мама! — прорыдала она. — Мама, прости, если я причинила тебе боль! Но я делала это только для тебя, Роза, только для тебя!..
Женщина, сидевшая напротив Лори в гостиничном номере, выглядела ухоженной и собранной. Тщательно уложенные волосы, красные аксессуары от Адольфо, умеренное количество украшений от Дэвида Уэбба — от нее так и исходили спокойствие, уверенность в себе и теплота. Глаза светились умом, а всякий раз перед тем, как задать очередной вопрос, она смешно складывала сердечком маленькие губки. Словом, не женщина, а само совершенство, решила Лори.
Но собственно, что тут удивительного? Ведь то была сама Барбара Уолтерс! А кто такая она, Лори? Еще один кусок киношного мяса, который Барбара Уолтерс собиралась бросить на растерзание вечно голодной до новостей аудитории. И намеревалась она сделать это в своем шоу по поводу вручения премий, до выхода в эфир которого осталась всего неделя.
Мелисса умоляла Лори не давать согласия на интервью до выхода из клиники. «Она сожрет тебя, выплюнет косточки в свою крокодиловую сумочку и унесет с собой, — твердила Мелисса. — Я видела, как работает Барбара, когда ей попадается интересная история. А попытка самоубийства — это именно такой случай. Она вцепится в тебя когтями и зубами и не отпустит, пока не выжмет все».
— Лучше позвони ей и договорись о встрече! — крикнула Лори в трубку, прямо в ухо своей высокооплачиваемой журналистке. Проведя дома два дня, Лори уже точно знала, что будет делать дальше. Она не верила в отчет врача, где говорилось, что то была неудавшаяся попытка самоубийства. Там говорилось также, что от выпитой текилы у Лори начались галлюцинации и что ей привиделась покойная Жаклин Сьюзан, которая якобы и предложила ей секонал. И если бы домработница не вернулась за ключами, Лори погибла бы.
Но соприкосновение со смертью заставило ее по-новому взглянуть на жизнь. Казавшиеся прежде непреодолимыми препятствия словно подстегивали. Риск, выглядевший смертельным, манил. Словно внутри у Лори развернулась некая пружина, забил бурлящий источник энергии, расчистивший доступ свежему притоку крови. Короче, самоубийство закалило и укрепило душу Лори.
И вот она сидела в номере отеля «Беверли-Уилшир» и ждала Барбару Уолтерс, которая должна была явиться и засыпать ее каверзными вопросами. Они будут угощаться бараниной на ребрышках, что ввез на тележке официант, на огромном серебряном блюде с подогревом. Они будут сидеть и рассуждать о ее горьком жизненном опыте под неусыпным наблюдением Мелиссы. Однако когда интервью началось, Лори просто поразили сострадание и шарм Уолтерс. В ней чувствовалась бесхитростная смесь мудрости, взращенной на куриных бульонах, и шика в стиле Бергдорфа Гудмана. Барбара Уолтерс являлась истинной еврейской мамочкой Америки.
— А теперь, Лори, — сказала Барбара, резко сменив тему, — после того как мы поговорили об «Оскаре» и вашей карьере в кино, которую вы начинали еще почти ребенком, я бы хотела задать несколько более личных вопросов.