А Малышка вдруг ощутила почти болезненную жалость к Оболенской. Ей была очень симпатична эта худенькая большеглазая женщина, кроткая, с встревоженным выражением лица и манерами великосветской дамы. Зинаида не первый раз нападает на нее, и Алена однажды застала омерзительную сцену: Сколопендра оскорбляла Оболенскую, а та молча слушала, как провинившаяся школьница, с вежливой виноватой улыбкой, и только пальцы, вечно задрапированные старенькими ажурными перчатками, мелко дрожали…
Говорили, что Оболенская родилась в эмиграции, в Париже, получила прекрасное образование в Сорбонне. А потом вышла замуж за какого-то актера из Питера, уехала с ним туда, училась на актерском факультете, но актерская судьба не сложилась, так же, впрочем, как и личная жизнь. Ее муж, видимо, оказался еще тот прощелыга. Рассчитывал на богатых родственников жены, но у них началась какая-то денежная неразбериха, и никакого наследства не было получено. Оболенская вернулась в Париж ухаживать за умирающей матерью. Потеряв всех близких, осела в России — теперь уже почему-то в Москве… В общем, толком о ней Алена ничего и не знает. И может, права Сколопендра: надо бы знать.
От мыслей об Оболенской Малышку отвлекла появившаяся на сцене Воробьева. Алена вскочила со стула, поднялась к авансцене.
— Катюша, мне не нравится. Понимаешь, если она шлюха и пробы ставить негде, значит, мы должны все же поискать местечко в ее душе, где пробы отсутствуют. И в одежде, и в прическе это поискать… Иначе все однозначно. Ну-ка повернись!
Катя крутанулась вокруг себя, распахнулись разрезы короткой яркой юбки, открывая длинные ноги в чулках с резинками и блестящие малиновые трусики-бикини. Она дотронулась до сильно загримированного лица, припудренного блестками, и спросила:
— Грим тоже ярковат?
— Да. Будем пробовать от обратного. Давай так. Лицо без косметики. Знаю, знаю, сейчас начнутся слезы по поводу того, что ты без макияжа — моль. Но мне сейчас и нужна моль. Итак, образ моли. Строгий английский костюм, юбка чуть выше колен, гладко зачесанная голова, пучок сзади — пусть слегка старомодный — тем неожиданней будет ее поведение. Туфли… Так! Никаких каблуков, что-то типа «чешек», чтобы походка была мягкая, вкрадчивая. И давай попробуем очки. Такая идеальная студентка-пятерочница. Зануда, одним словом. Благопристойная зануда. Ну что мордочку-то скукожила? Не нравится? Это же проба!
— Алена Владимировна, но ведь она же убийца.
— Ну правильно. А что у убийц на лбу написано: «Господа, я — убийца!»? Вот здорово было бы! Чем дольше зритель не сможет согласиться с тем, что в этой благовоспитанной пятерочнице прописался сам дьявол, тем будет интересней. Согласна?
Катя уныло взглянула исподлобья на режиссера:
— Так хотелось бы сыграть что-нибудь острое, характерное, как бы… крайность человеческой природы.
— Здрасьте, приехали! Катерина! Это — второй курс! Работа на образ. Нехарактерных ролей вообще не существует! Если хочешь знать, твои Лариса и Катарина героини только потому, что вокруг них сюжет крутится и они — носители идеи драматурга. Ты сегодня как с луны свалилась! Опять магнитная буря? О твоей метеочувствительности уши слышать уже отказываются.
— Да ей просто здешний климат не в кайф, — раздался из темноты зала веселый голос Сиволапова. — Небось в Штатах у родителей голова не болит.
Алена вздрогнула, и на бледных щеках вспыхнул яркий румянец. Она сразу похорошела, и голос стал влажным и глубоким.
— Нечего актрису отвлекать воспоминаниями о приятном. Ей сейчас трудно — и прекрасно! Не сбивай с толку, Петр! Иди, Катюша, поищи все, о чем говорили. Перерыв — пятнадцать минут. Свет в зал не надо!
Малышка вприпрыжку ринулась к режиссерскому столику, где Сиволапов пристроился у настольной лампы и любовно перелистывал испещренный режиссерскими ремарками вариант своего детища.
— Люблю тебя, — шепнул Петр, не отрывая глаз от пьесы.
— Меня или свое произведение? — так же шепотом отозвалась Алена.
— Ты развращена до безобразия своей профессией — везде мерещатся парадоксальные трактовки и мизансцены. Автор в темноте зрительного зала объясняется в любви своей пьесе! Иди ко мне, зайка, я соскучился.
Алена, повертев головой по сторонам, шагнула в объятия Сиволапова и словно сразу утонула в нем. Но уже через секунду высвободилась из рук Петра, протерла очки кончиком шейного платка и голосом, утратившим привлекательность, распорядилась: