С утра я еду на кладбище. И на полчаса отключаюсь от всего мира.
От сует, забот, бега, проблем. Наверно, это моя пристань в мире… Рядом с папой. Поскорей бы…
В одиннадцать у меня переговоры с Артамоном по поводу тиража, авторских экземпляров, бумаги для фотографий.
— Алексей, у тебя нет сигаретки случайно?
Я достаю блок «Мальборо» и дарю ему.
— Это мне? Огромное, большое спасибо!
— Артамон, только сделайте все, как надо.
— По высшему разряду, я знаю. Это первый ребенок. — Он улыбается.
Я несусь за чемоданом к маме.
В двенадцать тридцать я встречаюсь у гостиницы на имперском проспекте со своим старым институтским товарищем, который дает мне красный паспорт. Теперь я «имярек». Так как с американским паспортом в Лиссе, кроме «Загрантуриста», меня никуда не пустят. (Потом оказалось, что и в «Загрантурист» меня не пустили.)
В час я залетаю за Таей. По пути на вокзал мы захватываем ее подругу. Я высаживаю Таю с торбами на вокзале и еду ставить машину в какой-то гараж. Так как подруга машину водить не умеет. Тогда зачем ей машина?! Я еду по тротуарам, чтобы успеть. Пробки дичайшие.
Без десяти два я появляюсь на вокзале и вместе с Таей, баулами, сумками бегу по переходам к нужной платформе.
Поезд подают не на ту. Мы бежим с Таей опять. Без двух минут два я подсаживаю ее за попу, перехватывая взгляды целого перрона. (А когда-то Каренина сходила… но не на этот перрон. На другой.)
И слышу голос проводницы:
— Еще чуть-чуть, и мы бы уехали без вас!
Поезд трогается.
Я очень удивлен этому моменту, что у них что-то трогается и делается по расписанию. И говорю:
— Я готов теперь снова принять душ. Надеюсь, в купе есть вода.
Тая смотрит на меня с непониманием и произносит:
— Алексей, вы загоняли себя.
Златозубая проводница показывает нам купе в середине, отворяя дверь. Я смотрю и не верю!
— А где вторая половина? — спрашиваю я проводницу.
— Чего? — не понимает она.
— Купе, — объясняю я.
Я поворачиваюсь к Тае:
— А где же душ?
Она смеется так громко, что у нее брызгают слезы.
— Вы откуда, молодой человек?
— Из Нью-Йорка.
— A-а, ну тогда все понятно.
Тая продолжает, заливаясь, смеяться и не может остановиться. Потом ласково смотрит на меня.
— Алешенька, где вы такое видели — купе с душем?
— В кино с Джеймсом Бондом, где он путешествует со своей дамой. Из Швейцарии в Италию.
И вдруг я сам начинаю смеяться. Давлюсь гомерическим хохотом, захлебываюсь, безостановочно хохочу. И не могу остановиться.
Она смеется вместе со мной. Мы хохочем, хлопая друг друга по рукам, локтям, плечам. Я задыхаюсь от смеха.
Проводница извиняется и говорит, что в поезде нет специального слуги, чтобы принести наш багаж из тамбура. А я-то ожидал!..
Мы хохочем еще пуще.
Вот слуг у них я как раз не ожидал: их распустили всех в семнадцатом году. Ах, какой год был, загляденье! Вырезали весь цвет нации, всю культуру и литературу. И стали строить светлое будущее. (Кто был ничем, тот-таки стал всем.)
У нас, оказывается, две корзины провизии и полный пакет бутылок. Батарея. Тая, едва оглядевшись, сразу начинает накрывать на стол.
— Будем гулять? — говорю я.
— Еще как, — сияет она. — Я так рада, что вырвалась. Спасибо вам, Алексей. — Она признательно смотрит мне в глаза.
Я машу рукой: пустяки.
— Идемте, я вас помою до пояса, не в ванной, а в туалете!
Купейный роман… Она окатывает меня пригоршнями холодной воды, и я урчу от удовольствия, чувствуя, как мой пот постепенно растворяется во влаге. С влагой… Потом она оставляет меня домываться одного. После меня — хоть потоп.
Когда я возвращаюсь, на столе уже целое пиршество. Тая переоделась в легкие дорожные вещи. Она успела убрать все сумки, баулы, корзины — стало сразу уютно.
Мне его давно… мне его все время не хватало — уюта. Душевного, не домашнего. Убранной души, а не убранной квартиры.
— Что будем пить? — тоном метрдотеля из дорогого ресторана спрашивает она.
— Колдунья, — говорю я. Она сияет. — Пить будем что-нибудь очень оригинальное — водку, например. — Она хохочет.
На столике, привинченном к окну, мой любимый сыр, огурцы, помидоры, куриные котлеты (испекла мама), курица, зелень, на диване — гора черешни в какой-то импровизированной чашке. Откуда-то из-под стола («из-под таинственной холодной полумаски…») она достает бутылку лимонада.
— Господи, — восклицаю я, — сто лет его не видел!