А сейчас Дина одна, и путешествие не радовало ее как в прошлый раз, когда она подпрыгивала на сиденье, и папа смеялся, а мама только казалась строгой.
Огромная бетонная стела с изображением хлопковой коробочки, горы, нависающие над самой дорогой, такие огромные, что захватывало дух, остановочный пункт на перевале, где торговали вкусной самбусой с мясом и малиновым лимонадом, – все, что занимало ее прежде в дороге, теперь вызывало только печальные воспоминания о том времени, когда они были вместе, когда мама смотрела на Дину и папу с любовью.
Глава третья
На троллейбусной остановке Дина спросила у пожилого мужчины, как ей добраться до улицы Нагорная. Эта улица была указана в бабушкиной записке. Там жила Аля. Дина боялась, что мужчина спросит, почему она одна, но он не спросил – торопился, пришел его троллейбус, и последние слова он выкрикивал уже с подножки, рискуя быть зажатым дверью. Дина помахала ему рукой, и присела на скамейку – перевести дух и обдумать дальнейшие действия, а заодно и перекусить лепешкой, захваченной из дома, она ведь не завтракала, и теперь немного кружилась голова.
Сегодня – понедельник, значит, тетя Лиля должна быть на работе. Если тетя увидит Дину – все пропало, она, конечно, сразу же позвонит маме. И при этом снова скажет что-нибудь неприятное – вроде того, что мама неправильно воспитывает свою дочь. Вот какая бродяжка выросла, скажет, или еще что-нибудь похуже. Почему они все время ругаются, подумала Дина, ведь они сестры. Ей самой никогда не хотелось обижать Алю, наоборот, хотелось защитить. Как-то раз она даже нос разбила Сережке из их двора. Сережка был старше и гораздо сильнее. Он отобрал у Али пушок для лянги. Кусочек кроличьей шкурки, на который прикручивался свинец. Пушок был большой, гладкий, белый с черными пятнышками – Але его принесла бабушка, взяла у своей знакомой, которая разводила кроликов. Сережка увидел Алину лянгу и отобрал.
– Зачем тебе? – спросил он, гадко посмеиваясь. – Девчонкам играть в лянгу неприлично!
У Али задрожали губы, и тогда Дина подпрыгнула и заехала кулаком прямо в большой, торчащий картошкой, нос. Сережка охнул, схватился за нос рукой и выронил лянгу. Дина быстро подобрала ее, и они с Алей убежали домой, залетели на веранду, едва не сбив бабушку с ног, повалились на кровать и долго хохотали, а потом Аля вдруг заплакала.
– Ты чего? – спросила Дина.
– Жалко Сережку, – сказала Аля, – у него стало такое лицо… Лучше бы я ему отдала эту лянгу.
Але всех было жалко. Она жалела наказанных героев из сказок, жалела всех дворовых обидчиков, всех котят и щенят, живущих в их дворе, и даже головастиков из лужи. Лужа пересыхала, и Аля все носила и носила воду из колонки в детском ведерке и подливала в лужу. Ребята смеялись над ней, а Дина все поняла, и тоже стала носить воду.
Подошел нужный троллейбус, Дина прошла на заднюю площадку, и прижалась лицом к прохладному оконному стеклу. Город раскинулся перед ней как на ладони. Ровные улицы, аллеи, утопающие в зелени огромных платанов, белые дома. Солнечные пятна, играющие в листве и на асфальте, легкий утренний ветерок, несущий запах города – душистых клумб, реки, бегущей вдоль каменных плит, сдерживающих ее бурное течение, влажной от ночной росы травы, упрямо пробивающейся сквозь бетонные квадраты городских площадей. Лучистые облака фонтанов, сотканные из мельчайших капелек, преломлено отражающих искристый солнечный свет.
Этому городу суждено было оставить заметный след в ее жизни и в ее сердце. Здесь она выйдет замуж, родит сына, проживет несколько счастливых и не очень счастливых лет. Прощально вспыхнув огнями, этот город растает однажды под крылом военного самолета, уносящего ее в безопасное никуда, но и много лет спустя он будет сниться ей, призывая на свои улицы, перекрестки, вновь и вновь погружая в реальность тех ощущений, запахов, звуков – шелеста листвы, шума фонтанов, пахнущего травами ветра, прилетевшего с гор, запаха асфальта, нагретого солнцем.
* * *
Улица Нагорная находилась на городской окраине, современные новостройки подступали все ближе, но здесь у самого преддверия гор еще сохранились районы с маленькими домами, хаузами, топчанами, дувалами.
Узкие улицы то поднимались вверх, то спускались вниз, петляли, наползали одна на другую, и Дина долго плутала, отыскивая нужный дом.
Когда она уже совсем выбилась из сил и отчаялась выбраться из этого лабиринта, – почему-то никто не попался ей навстречу, а стучать в ворота она побоялась: то там, то тут лаяли собаки, – она услышала детские голоса. Перед ней открылось небольшое пространство, со всех сторон окруженное небольшими неказистыми домами, это была своеобразная детская площадка, не заасфальтированная, а отполированная множеством пребывающих на ней детских ног – прыгающих, бегающих, выколачивающих на затвердевшей глинистой поверхности бесконечное количество движений – подпрыгов, скольжений, падений. Дина примеривалась к кому подойти спросить дорогу – выглядывала кого-нибудь потолковее.
В самом центре площадки девчонки играли в прыгалки. Несколько прыгалок были связаны вместе в тяжелый, угрожающе свистящий хлыст, то взлетающий над головой, то хлестко стучащий о землю. Нужно было раскачаться на ногах и впрыгнуть в этот крутящийся свистящий вихрь: внутри него сделать прыжок, в следующем кону – два, потом три – и снова выпрыгнуть, не задев этот толстый резиновый шнур, бешено проносящийся перед глазами и готовый вот-вот больно хлестнуть по ногам. Тот, кто «заронялся», вылетал из игры. Девчонки так увлеченно играли, раскрасневшиеся лица их были так серьезны и сосредоточены, что Дине тоже захотелось попрыгать. У себя во дворе она прыгала лучше всех.
И вот тут Дина увидела Алю.
Она не сразу узнала сестренку. Аля была в каком-то незнакомом голубом платье – измятом и не очень чистом, – ее волосы, которые бабушка каждое утро заплетала в аккуратные тугие косички, были коротко, как у мальчика, острижены.
Она стояла в стороне с маленькой чумазой девчушкой на руках и тоже не сводила глаз с прыгалки, и по тому, как она приподнималась на носочках и покачивала головой в такт хлесткого свиста, Дина поняла: Але тоже очень хочется попрыгать.
Малышка на ее руках то и дело сползала вниз, и Аля, немного откинувшись назад, выпятив живот, снова подталкивала ее выше. Было видно, что ноша не по ней, Дине показалось, что сестренка еще больше похудела и совсем не подросла за то время, что они не виделись, не то что Дина, которая так быстро вырастала из своей одежды, что мама только вздыхала, отправляя очередное платье в шкаф к ненужным вещам.
– Аля! – позвала Дина.
Аля повернулась, заулыбалась, вскрикнула радостно:
– Дина!
Дина смотрела на сестренку, и думала о том, что Аля очень изменилась – это неопрятное платье, и лохматая голова, и цыпки на запястьях, и свежая царапина на лице. Бабушка с нее пылинки сдувала, всегда так чисто одевала, заплетала нарядные бантики.
– Ты с мамой приехала, или с бабушкой? – спросила Аля, беспокойно оглядываясь. – А я и не видела, как вы прошли. Мамы нет дома, она на работе, дома только дядя Витя, он спит – не любит, чтобы ему мешали. Бабушка уже в дом пошла?
Дина видела, что Аля почему-то очень волнуется, постоянно оглядываясь на маленький серый домик, подслеповатыми окошками выходящий на площадку.
– Нет, я одна приехала без бабушки и без мамы.
– Одна? – удивилась Аля и словно успокоилась, перестала оглядываться.
– Тебя обижают здесь? – спросила Дина и дотронулась до Алиной исцарапанной щеки.
– Нет, не обижают, – Аля вздохнула, поджала губы и лицо ее приняло скорбное выражение, какое бывало у нее всегда, когда она сталкивалась с несправедливостью, – не обижают…. Это я подралась.