Переживания, обиды не лучшие попутчики в жизни. Асенкова всё чаще стала чувствовать недомогания.
А работа в театре далеко не проста. Работа утомительна. Актёры постоянно находятся в напряжении всех моральных и физических сил. Ну а всем известно, насколько сильно зависят физические силы от моральных. Моральные же легко подрываются пасквилями и сплетнями.
Шесть лет играла Варвара Асенкова на сцене театра. Шесть лет ей завидовали многие, и, увы, прежде всего её подруга Надежда Самойлова.
Самый последний выход на сцену состоялся 16 февраля 1841 года.
Первые симптомы чахотки появились в 1838 году. Слабость, кашель…
Всё это трудно скрыть. Всё это было видно. Но Надежду Самойлову это нисколько не волновало. Она шипела, она выдумывала всё новые и новые пасквили. То, по её словам, Асенкова устраивала пьяные оргии у себя дома. Какие уж там оргии, если едва на ногах держалась, но продолжала играть, играть, играть. А ведь каждая новая роль — огромный труд.
Сильный удар ощутила Варвара Асенкова, когда в 1839 году умер её партнёр Николай Дюр. Умер совсем молодым, в 31 год.
Бывает, что человек сам назначает себе болезнь и скорую смерть. Конечно, чахотка неизлечима, но упадок настроения, упадок духа, уверенность в том, что жизнь вот-вот закончится, подорвали все силы.
Она ещё продолжала работать, она ещё играла новые и новые роли, но уже мысленно сделала поворот к неизбежному и страшному.
Драматург Николай Полевой старался поддержать Варвару Николаевну. Он был влюблён в неё сильно, но безнадёжно и безответно.
Он даже написал специально для Варвары Николаевны пьесу «Параша-сибирячка», и был назначен бенефис в феврале 1841 года. Но пьесу, несмотря на то что Николай Полевой постарался сделать её как можно более безобидной, запретили, усмотрев аналогии с событиями 14 декабря 1825 года. За основу драматург взял реальную историю, а потому кому-то она показалась знакомой.
А вот Асенковой пьеса понравилась. И, узнав о запрещении, она обратилась к государю. Тот решил сам прочесть пьесу и запросил её. Прочёл очень быстро и во время очередного посещения спектакля в театре сказал Василию Каратыгину, зайдя за кулисы и протягивая текст пьесы:
— Вот. Передайте Асенковой, что я почти прочел «Парашу-сибирячку» и не нахожу ничего, за что следовало бы ее запретить. Пусть идет! Варвара Николаевна будет счастлива!
16 февраля был не просто бенефис. Это был бенефисный поединок. Играли Надежда Самойлова и Варвара Асенкова. Самойлова была здорова, весела, горда и уверена в успехе. Но был полный провал. Она с позором убежала со сцены. Варвара сыграла «Парашу-сибирячку» и «Ножку».
Голос её звенел, слова проникновенны:
Героиня вымолила у царя прощение невиновно осуждённому отцу. И вот он на свободе. Многие плакали от трогательной сцены. Великолепно прошла и «Ножка»:
Она отдала бенефису все последние силы и уже в последующие дни не смогла больше выйти на сцену.
«Их говор лишь тогда затих, как смерть тебя сразила…»
Мать, Александра Егоровна, обливалась слезами, когда слушала дочь, а та говорила:
— Мама, если б вы знали, как хочется жить, жизнь так прекрасна! Как неохота отдавать Богу душу!
Потрясла Александру Егоровну просьба дочери пригласить к ней Надежду Самойлову.
Мать отговаривала, но Варвара была непреклонна:
— Хочу с ней попрощаться. Ведь она — подруга детства.
Самойлова пришла. Она была уже не так надменна, как обычно. Она была даже несколько напугана. Она знала, что идёт к умирающей, причём идёт к той, которой наделала столько гадостей.
Они остались вдвоём. Говорили долго.
А когда Самойлова вышла, не удержалась, прильнула к плечу матери Варвары и, сдерживая рыдания, проговорила:
— Как я могла?! Как могла?! Варя ангел! Буду всегда помнить её!
Варвара Николаевна ещё успела отметить, а точнее, не отметить, а встретить 10 апреля 1841 года, уже в постели, своё 24-летие. А 19 апреля она ушла из жизни.