Кто-то медленно шёл через темноту - сгорбившись, как будто от сильного ветра, дующего в лицо, или же от сильной усталости. Миреле даже на мгновение показалось - в императорский сад пробрался нищий, калека, из тех, что просят подаяние на паперти Нижнего Города, хотя такое предположение и было совершенно невероятным.
Но лунный свет вновь стал ярче, и Миреле увидел, что то, что поначалу представлялось ему лохмотьями, оказалось одеянием из золотой, богатой ткани. И оно даже не было потрёпанным - просто висело на плечах сгорбленного человека так, что наводило на ассоциации с болезнью и нищетой.
Тусклые волосы его свешивались до земли, похожие на грязную пряжу, выцветшую на солнце. В руках у него был один только веер, но казалось, что эта ноша непосильна для него, и он тащит её с таким трудом, так тащил бы мешок, наполненный грудой камней.
Потрясённый, Миреле догнал человека и схватил его за локоть. Тот обернул к нему заострившееся, обескровленное лицо.
- Как я устал, - проговорил он и опустил голову Миреле на плечо.
Тот обнял его, сдерживая слёзы, и бережно забрал веер из его рук. В реальности тот оказался совсем лёгким - не тяжелее лебяжьего пёрышка.
- Я никуда вас не отпущу!.. - сказал он.
Но уже мгновение спустя Хаалиа легко выскользнул из его объятий, как выскальзывал всегда.
- Миреле! - сказал он, остановившись чуть поодаль. - Вам понравилось моё представление? Хоть немного?
Улыбка, осветившая его лицо, казалась неуверенной и жалкой.
Миреле прислонился к стволу дерева, кусая губы.
- Да, - сумел выговорить он.
- Ну, значит, всё было не напрасно.
- Куда вы идёте?! Куда вы идёте?! - два раза повторил Миреле.
Ему бы хотелось снова догнать его и, схватив, всё-таки не отпустить, но словно какая-то невидимая сила приковывала его к стволу дерева, не позволяя сделать и шага.
- Туда, где надо мной свершится последний суд, - усмехнулся Хаалиа.
И, развернувшись, исчез в темноте.
Миреле так и стоял, глядя ему вслед и не имея возможности пошевелиться. Лишь спустя какое-то время невидимые путы, привязывавшие его, порвались, и он рухнул на колени в снег.
Однако теперь он уже был бессилен что-то сделать.
Зная это, он поднялся на ноги и продолжил свой путь.
Знакомая беседка была совсем близко. Он уже видел вдалеке её разноцветные огни - каждый угол подсвечивался светильником определённого цвета, и из каждого угла мир выглядел немного по-разному, в зависимости от того, какие тени - красные, синие, жёлтые, зелёные - ложились на пол. Только лишь в самой середине, где тени пересекались и накладывались друг на друга, можно было различить истинный цвет каждой вещи.
Печальный звон колокольчиков, раскачивавшихся без ветра, напоминал о шёпоте деревьев, склонённых над рекой - это была невыразимая тоска плакучей ивы, пытающейся дотянуться до своего отражения.
Беседка напоминала Миреле главный павильон, в котором всё было приготовлено для самого торжественного спектакля сезона - щедро залитый огнями, сияющий от разноцветных красок, сусального золота и росписи на стенах. Двери гостеприимно распахнуты настежь, на сцене установлены декорации, расписанные лучшими художницами, огромные барабаны и другие музыкальные инструменты ждут исполнителей, но ни одного зрителя ещё нет...
Но приблизившись, Миреле понял, что он не прав - кто-то ждал его в беседке.
Этот кто-то не был ни господином Маньюсарьей, ни Хаалиа; маленькая фигурка его издалека наводила на мысли о ребёнке. Впрочем, человек всего лишь сидел на полу, обхватив руками колени и втянув голову в плечи, и смотрел на Миреле испуганно, как застигнутый врасплох зверёк.
Покачивавшийся над его головой фонарь был лилового, как лепестки глицинии, цвета; нежный сиреневый свет лился с потолка, и оттого волосы мальчишки тоже казались сиреневыми, хотя в реальности - Миреле это помнил - они были светлыми. Но вот глаза, глаза были аметистовыми всегда...
«Аметист!» - вдруг молнией пронеслось в голове Миреле.
Он вспомнил прозвище, которое когда-то дал ребёнку, наблюдавшему за его неуклюжими репетициями ещё тогда, когда не было ни Кайто, ни кукольных представлений. Тот постоянно вертелся возле сцены, а потом куда-то пропал... и много лет спустя Миреле не узнал в талантливом самородке Канэ, которому отдал свою главную роль, того, кто когда-то был его первым зрителем.
Он остановился рядом с беседкой, не заходя в неё. Канэ опустил взгляд, словно человек, который знает, что он провинился, и пытается защититься от неминуемого осуждения.
Пытаясь понять, в чём мальчишка может быть виноват, Миреле огляделся и заметил на столике бокал, который ему преподнёс Хаалиа. Однако теперь бокал был пуст.