Солнечные лучи скользили по сугробам, заливая квартал манрёсю бледно-золотистым, как лепестки нарцисса, светом.
Юке заметил Миреле, однако некоторое время ничего не говорил.
Потом он отложил свою книгу в сторону, выбрался из одеяла и поднялся на ноги, глядя на него с таким видом, какой бывает у человека, готовящегося сообщить неприятное известие. При этом он внимательно вглядывался в лицо Миреле, видимо, пытаясь понять, достаточно ли тот оправился от своей болезни, чтобы выдержать то, что ему предстояло.
- Миреле... он умер, - наконец, сказал Юке. - Энсаро. Его казнили. В ту ночь, когда тебе стало хуже.
- Я знаю, - просто ответил тот.
Юке вновь проницательно в него вгляделся.
- И не только это... - продолжил он медленно, растягивая слова, словно всё ещё сомневался, стоит ли говорить. - Хаалиа... тоже. Во всяком случае, об этом ходят слухи. Потому что никто его с той поры не видел. Говорят, что он покончил с собой в день смерти брата. Впрочем, есть ещё надежда... некоторые у нас считают, что он просто заперся в своих покоях, решив стать затворником. Или удалился в храм, чтобы до конца своих дней служить Великой Богине. Якобы Светлейшая Госпожа позволила ему это, хотя мужчине и не должно быть служителем Аларес. Многие предпочитают думать так, по крайней мере. Всё лучше, чем поверить, что его больше нет.
Миреле прикрыл глаза.
- И это для меня тоже не секрет, - ответил он ровным голосом.
На лице его собеседника появилось изумлённое выражение - это у того Юке, который почти в любой ситуации оставался спокойным, невозмутимым и отстранённо внимательным.
- И что же ты... знаешь, что с ним произошло? - спросил он всё так же изумлённо и почти испуганно.
Миреле помолчал.
Подумал, что всё равно никакими словами не сможет объяснить то, что видел и чувствовал.
- Догадываюсь, - наконец, ответил он.
Юке не стал ни о чём расспрашивать.
- Ну, раз уж ты каким-то образом узнал о том, что случилось, хотя до тебя определённо не могли дойти слухи... - проронил он несколько мгновений спустя. В голосе его всё ещё была слышна некоторая растерянность. - И это не настолько тебя шокирует, как мы предполагали... Я полагаю, тебе нужно знать и ещё кое-что. Всё равно в конце концов увидишь. Твой мальчик - Канэ - с этим бы вряд ли согласился, но мне кажется, что нет смысла скрывать правду слишком долго, даже ради того, чтобы оградить больного от переживаний. Иногда лучше отмучиться сразу.
Миреле кивнул в знак согласия.
- Есть то, что мы считаем доказательством его смерти... Те из нас, кто может принять, что он умер.
Юке приблизился к нему и протянул руку. Миреле c благодарностью ухватился за его локоть, и вместе они спустились по нескольким деревянным ступенькам. Снег под ногами сиял и искрился; в этом году его выпало так много, что аллеи не успевали расчищать и, в конце концов, оставили это занятие. Узенькая протоптанная дорожка петляла между синеватыми сугробами, казалось, превратившими квартал в заколдованный лес.
Только изогнутые крыши знакомых разноцветных павильонов и напоминали картину, открывавшуюся взгляду прежде.
Однако центральная часть квартала, к северу от озера, превратившегося в ледяную гладь - серебряное блюдо, в котором огненно отражалось солнце - была расчищена гораздо лучше.
Было раннее утро - время, когда актёры возвращаются с танцевальной репетиции, чтобы рухнуть на мягкие подушки и надолго погрузиться в объятия сна.
Однако Миреле ещё издали увидел пёстрые одеяния - малиновые, синие, зелёные, солнечно-жёлтые; затканные узорами из павлиньих перьев, пионов, нежных лесных колокольчиков, летящих бабочек, танцующих журавлей, фениксов, распахнувших огненные крылья. Привычных перешёптываний и смеха, всегда сопровождавших компанию манрёсю, на этот раз слышно не было.
Актёры столпились там, где привыкли собираться - возле священного дерева абагаман, единственного на весь квартал и посаженного Хаалиа вопреки существующим запретам.
Миреле проскользнул между молча стоявшими, сгорбившимися людьми.
Дерево было мертво - расколото практически до самого основания ударившей в него молнией. Несколько нижних ветвей нежно-розового цвета распластались по земле, как крылья подстреленной птицы с густым фиолетовым оперением - не хватало только капель крови на снегу. Возможно, если бы абагаман зацвёл, то кровь бы появилась... Миреле не знал, какой окрас у его цветов - может быть, и ярко-алый.
Верхние ветви были сожжены дотла.